Мой капитан

– Я не могу сказать вам всего, Анна Петровна. Это поставит вас в еще большее опасное положение. Как вы думаете, почему только ваш папенька, да брат исчезли?

– Вы, правда,  думаете, что папа жив?

– Безусловно. Он передал мне кое-что, для  вас, прежде чем исчез с моего поля зрения, – с этими словами Кирилл передал мне конверт.

При виде мятого, затертого конверта, со следами крови давно высохшей, все события того жуткого дня  навалились на меня.

Руки слегка дрожали, но письмо я вскрыла довольно проворно. Наконец, освободив бумагу от конверта, я узнала размашистый почерк отца.

«Аннушка, солнышко мое. Я не знаю, ценой, каких бед это письмо добралось до тебя и что тебе пришлось пережить. Но, надеюсь, ты найдешь в себе силы приехать ко мне, подальше от этого безумия, что творится в столице. Мне сообщили о том, что усадьбу нашу сожгли, и моя горячо любимая Наталья Сергеевна, наверняка недомогает. Но ты постарайся внушить ей, что вам здесь, со мной и Николаем будет безопаснее. Я искренне надеюсь, что царь не тронет вас.

Придется  объяснять все намеками. В нашей усадьбе, той самой, от которой осталось пепелище, есть подвал. За кладовой, налево. Остальное поймешь, забравшись туда. Не спеши, дочка, не привлекай к себе внимание. Делай все спокойно, один не верный шаг и тебя могут посадить в тюрьму. На долго.

И последнее, ничего не говори Фомину. Ни в коем случае не доверяй Фомину!

Прощаюсь с тобой, дочка. Надеюсь, все у тебя получится, и податель сего письма, уважаемый капитан Ессенский, поможет тебе.

Да благословит тебя бог»

Я подняла на капитана полный слез взгляд.

– Давно это у вас?

– Достаточно давно, что бы измучиться желанием встретиться с вами, – тепло улыбнулся он.

Я физически ощутила, как вспыхнули мои щеки. Отчего? Чувства были настолько смешанными! Во-первых, конечно, он меня смутил своим неожиданным признанием. Во-вторых неожиданное появление батюшки моего, которого я уж не чаяла увидеть. И это упоминание о маме… Он все еще думает, что маменька жива…

Слезы окончательно затуманили мой взор.

Я встрепенулась. Поздно слезы лить. Надо отыскать тайник отца,  и скорее ехать к нему, поделиться горем, снять боль с сердца, прижаться к родному человеку! Скорее!

Я вспомнила о присутствии капитана.

– Значит, я могу доверять вам? – пробормотала я, скорее для себя, чем для него.

– Вы еще не убедились в этом?

Но выражение его глаз, губ, да и всего лица внушали мне непонятную панику, и уж никак не доверие. Я свернула письмо, и спрятала под кофту, едва заметно отвернувшись. Но от пронзительного взгляда капитана, казалось, ничто не способно ускользнуть. Я покраснела еще сильнее. Самое ужасное, что он это заметил.

– Ну что ж, Кирилл Александрович, – намеренно холодно и высокомерно начала я, – вы можете ехать. Я пошлю за вами,… когда… посчитаю нужным.

Ессенский криво усмехнулся, поднимаясь. Его слегка отрезвил мой тон. Капитан небрежно водрузил шляпу на голову, накинул на плечи пальто…

И тут я в панике осознала, что не хочу, что бы он уходил! Ведь вместе с ним уйдет и чувство защищенности и покоя. Я окликнула его.

Мужчина небрежно обернулся.

– В чем дело, Анна Петровна?

– Скажите, а тот ужасный человек с озера больше не вернется?

Ессенский по отечески тепло улыбнулся, и слегка коснувшись пальцами моего подбородка, произнес:

– Я буду рядом, – и покинул домик.

С прискорбием замечу, что мне стало легче от этих слов.

Рассветало, я подобно фарфоровой кукле, пялилась в медленно светлеющий потолок пустыми глазами. Холодный голубоватый свет, падающий из окна, словно ласкал простыни моего ложе.

Я поняла, мне необходимо, прямо сейчас  найти то место, что указал папенька в своем письме. Меня словно раздирало любопытство.

Я скинула одеяло, и села на постели. Маша крепко спала, и даже посапывала  в предрассветной тишине. Паша громко храпел, впрочем, это никогда не мешало Марии видеть свои сладкие сны.

Оба спали беспробудным сном уставших, измотанных людей. Должно быть, я никогда не смогу спать так, как спала до трагедии. Теперь уж ничего не изменишь…

Я осторожно ступила на холодный сырой пол моего жалкого жилища, и совершенно машинально сунула ноги в валенки. Я укуталась в большой пуховый платок, и взяла со стола остаток свечки. Она может мне пригодиться, ведь в подвале, наверняка, темно.

Я двинулась к руинам моего когда-то прекрасного дома. На улице светлело на глазах. А мое проклятое малодушие делало ноги ватными. Мне казалось, что еще шаг, и я рухну в обморок.

Но шаг за шагом, я неумолимо двигалась к усадьбе. Вот уже моих ноздрей коснулся  едкий запах  гари. В груди все сжалось, при виде  опаленных березок на подъездной аллее. Сколько чудесных дней я провела, играя под их сенью!

Я осторожно миновала проломленные ступени, и завернула за остаток стены. Белокаменные стены, были грязно-черными и сырыми.

Я шла по съежившимся от огня коврам, и старалась обходить изуродованные предметы мебели, что попадались на моем пути. Я не чувствовала холода морозного раннего утра, забыла, что валенки обуты на босы ноги, и пальцы начали медленно замерзать.