Мой ласковый и нежный мент

– Никому я жизнь не ломала и ломать не собираюсь! – сказала Людмила твердо. – Тем более твоему драгоценному Барсукову. Не хочу я его видеть, и точка! Ты понимаешь русский язык или нет? – Она повысила голос. – Не желаю я с ним разговаривать, сколько раз тебе повторять?

– Хорошо! – Стас поднялся со стула, отставил его в сторону. – Так и передам Барсукову. Поехала, мол, у Людки Ручейниковой крыша, и ничего тут, брат, не поделаешь!

– Вот так и передай! Поехала крыша и назад уже не приедет!

В ответ Стас покрутил у виска пальцем и, не попрощавшись, вышел из палаты.

Вновь открылась дверь, и на пороге возникла Антонина. Людмила вздохнула. В кои-то веки Стас послушался ее, но втайне-то она ждала совсем иного. Третий раз приезжает Денис в больницу, и в третий раз она отказывается встретиться с ним. Хотя только об этом и мечтает. Мысли о нем не покидают ее ни на минуту. Она перебирает в памяти мгновение за мгновением, каждую их встречу и каждое их расставание. Она как за соломинку цепляется за каждое его ласковое слово, за каждый намек, которые могли бы подтвердить его любовь к ней, и к вечеру настолько устает от этого, что начинает почти ненавидеть Дениса за те страдания, которые принесла ей эта безоглядная, сумасшедшая любовь.

Никогда она не заботилась о том, как выглядит в глазах окружающих, а теперь замучила лечащего врача расспросами, останутся ли шрамы на лице и как долго будут видны на коже следы обморожения. И хотя врач всякий раз принимался уверять ее в том, что она легко, благодаря Темуджину, отделалась, но в глаза при этом не смотрел, что уже само по себе было плохим признаком. А вчера вдруг затеял разговор о том, каких успехов достигла у нас пластическая хирургия и, если немного поднапрячься в финансовом отношении, вполне можно будет избавиться от тех почти незаметных рубцов, которые, возможно, он даже подчеркнул интонацией слово «возможно», останутся на правой щеке. И теперь на перевязках Людмила непременно просила принести зеркало и с отвращением вглядывалась в покрытое струпьями лицо, уже не надеясь когда-нибудь избавиться от этой ненавистной, отвратительно пахнущей мазью Вишневского маски. В некоторых местах струпья отвалились, и на их месте проглядывала ярко-розовая, блестящая, как после ожога, кожа…

– Привет, подруга! – Антонина с шумом придвинула стул к ее кровати и опустилась на него. – Все вредничаешь?

– Тоня, – Людмила умоляюще посмотрела на нее, – что вы меня в какую-то злобную кикимору превращаете? Почему вы меня понять не хотите?

– Мы как раз тебя прекрасно понимаем, но зачем же так издеваться над человеком? Скажи, у вас с ним что-то было?

– Какое теперь имеет значение – было, не было! – Людмила устало вздохнула. – Зачем ему сейчас подобная образина? Ты бы видела, что у меня под бинтами!

– Но ведь все пройдет! Подлечишься и еще красивее станешь! Врач говорит, первое время загорать нельзя будет, а потом кожа окрепнет и даже пятен не останется!

– Это он тебе говорит, а меня уже предупредил, чтобы деньги готовила на пластическую операцию, если не хочу на всю жизнь уродиной остаться. Мало у меня было проблем, так вот еще одна прибавилась! Так что, Антонина, успокойся, и закроем эту тему! А что касается Барсукова, то мне его жалость не нужна, и передай ему, пожалуйста, чтобы больше не приезжал. Пусть свои обязанности должным образом выполняет. А то Стас говорит, упустили все-таки этого подонка. Все вокруг да около расхаживали, приглядывались, принюхивались, пока он не слинял в неизвестном направлении.

– Светкина мать вернулась домой, – сказала тихо Антонина, – а Светка ни в какую. Надымовские дома и в городе, и в Вознесенском опечатали, жить негде, так Барсуков до окончания школы ее у своих родственников пристроил.

– А Слава был у меня, даже слова про нее не сказал.

– Скажет он, как же! Она неделю назад республиканский конкурс красоты выиграла. А теперь, если Надымов сбежал, все планы у нее могут рухнуть. Сейчас газеты бросились его хаять да разоблачать, а кое-кто даже утверждает, что и весь конкурс – чистейшей воды липа, все было подстроено так, что, кроме Светки, никому и не светило занять первое место. Не знаю, конечно, что и кому там светило, но я этот конкурс по телевизору видела, и нашей Светке там действительно равных не было!

– Не беспокойся, теперь она своего не упустит! Вот видишь, уже нового спонсора в лице Барсукова нашла!

– Не к той ревнуешь, подруга, – сказала Тонька тихо. – Конечно, Светка нам теперь сто очков вперед даст, но не шей Барсукову то, чего нет на самом деле. Человек он порядочный и справедливый и понимает, что пропадет она одна, без поддержки. Сколько сейчас вокруг нее разных мерзавцев вьется, не счесть! Вот он и взял ее под свою милицейскую крышу.

– Антонина, – произнесла Людмила с удивлением, – смотрю, ты не только Стаськины словечки переняла, но даже его манеры и интонацию.