Мой лучший Новый год

Вообще, я бы связал чрезмерную подготовку, подчеркнутую не-подготовку к Новому году с темой возраста (так что, может, и не зря критики фантазируют, что я повернут на теме ухода молодости и старения). Неготовность и нежелание неделями заниматься подарками и Осмыслением Салатов произрастают еще из тех безоблачных студенческих лет, когда зачетная неделя кончалась 30-го ближе к вечеру, и ее последние герои опустошенно шли глотать ледяное шампанское в ближайшую подворотню, чтобы быстро разъехаться и уже назавтра, на свежую голову, вспомнить, что вообще-то – праздник и надо быстро решать. Позднейшее же желание искать варианты за месяц, бронировать какие-то лесные домики чуть не с сентября, снаряжать экспедиции в гипермаркеты в складчину за неделю – есть не более чем нарочито серьезная игра во взрослых.

В последние несколько лет и мы с Леной поддались легкому остепенению, и наш новогодний забег был уже не тот. В шумные компании друзей мы мчались уже не в 23.55, а в 2–3 часа Нового года, в более спокойной и расслабленной – спасибо брюту – обстановке. Город оживал, отмирал мгновенно (в значении «замри/отомри»). Маршрутчики выезжали на линии ради двойного тарифа (всего лишь), таксисты все как один бурно исповедовались на тему «Разлюбил Новый год, нет настроения праздновать, хоть подзаработаю». Саму полночь мы стали чаще встречать у тестя с тещей, благо все это было спокойно, душевно, а главное – до их дома двадцать минут пешком, ну максимум – с сумками, кастрюлями, листами и салатницами наперевес – полчаса. То есть чего бы ни происходило в подлунном мире, мы знали, что, выскочив из дома в половину, в полночь-то точно будем за столом, не завися уже от переменных вроде офигевшего такси.

Такое расслабляет, поэтому мы снова забегали на середину президентской речи, не улавливая в панике смысл (да и какой может быть смысл в ритуальных словах), но потешаясь над нюансами. Например, в какой-то момент президенты начали степенно удаляться от Кремля. В какой момент Путин вышел из ельцинской декорации кабинета, где «Берегите Россию» и робкая елочка в углу, я, честно говоря, пропустил. Опомнившись, я застал его уже на улице под кремлевскими стенами. С этого даже начинается один мой роман – «Терешкова летит на Марс». Мне хотелось начать путь своих героев символически – прямо с минуты наступления Нового (2007-го) года, и телекартинка, без которой россияне не мыслят смену вех, была здесь логична. Роман начинался так: «Путин замолчал. (Абзац.) Пару секунд он еще гипнотизировал камеру; снег красиво ложился на черное номенклатурное пальто; выхваченный кусок Кремля – стены, ели – был до того залит белейшим светом фонарей, что казалось, будто он готовится принимать инопланетные корабли». Когда-то я бегло написал это, ничего не черкая и не рождая в мучениях, и даже не обратив внимания. Но именно два слова – «Путин замолчал» – Те Самые Критики вспоминают чаще всего, чаще, чем сам роман в принципе…

Но Медведев шагнул дальше, физически, и последнее (кажется) обращение он записывал вообще непонятно где, но с видом на Кремль вдали: пожалуй, у Дома на набережной. Все уж пошутили, что в следующий раз он подастся куда-нибудь в Медведково или Тушино, а впрочем, кажется, было уже известно, или все догадывались, что следующего раза не будет. Восторжествовал консерватизм. Президент вернулся под стены Кремля. Вангую: скоро в кабинет.

Кажется, его никогда не заставала Наташа – сестра Лены, которая живет к родителям ближе, а прибегает позже. Например, бьют куранты, мы чокаемся, а они с Матвеем (сыном) вбегают в открытую для них дверь – и сразу к столу. И сразу весело и шумно, и после гимна ты обрушаешь отвалы оливье с чувством благополучно конченного приключения: успели, встретили, собрались.

Может, мы стали слишком ленивы или неамбициозны, но другие схемы – которые мы видели вокруг, которые все популярней у нашей не столько взрослеющей, сколько набирающей солидность компании, – почему-то не были нам милы. Раз мы хотели устроить серфинг по клубам. Раз съездили на ферму родителей приятеля Лены. Запомнилась швыряемая грузовая «Газель», везущая нас непроглядными полями – фары выцепляли только поземку; запомнилось, как мы ходили в какой-то сарай смотреть каких-то животных, в первую очередь – лошадь. Когда несколько лет спустя эта ферма сгорела, и лошадь сгорела тоже, от последнего было не по себе… Кто-то бронировал баньки и домики где-то на горнолыжных склонах Абзакова или Мракова, или просто в районах полесистее: мы тоже бывали близки к тому, чтобы вписаться, но необходимость отбыть куда-то ранним утром 30-го, и с концами, – досрочно выехать из этого года, его финальных хлопот, – было unreal. Кто-то летел на экзотические курорты и тоже искал компанию…

Не знаю, может быть, сейчас, в ходе этой окололитературной исповеди мы мигом превратились из бунтарей в старосветских помещиков, но иногда одно другому не мешает, а потом, иногда действительно хотелось ответить «я слишком стар для этой фигни» хотя бы ради красного словца.