Мой лучший Новый год

– Ты не понимаешь… уж лучше б мы в настоящую Сибирь попали. Нет здесь летчиков, сама посмотри. Здесь только… только… Руководство.

Жена оглянулась, присмотрелась, и наши лица стали одинакового цвета.

– Поедем, – прошептала она, – надо ехать, точно надо ехать, поедем, дорогой, потом поздно будет…

В моей жене нет ни капли еврейской крови, но фраза прозвучала очень по-еврейски. За фразой маячили погромы, трубы Освенцима и вырванные изо рта золотые коронки. Скорее не из упрямства, а просто для того, чтобы отогнать страшные видения, я замотал головой:

– Нет… Нет… От нее не уедешь. Это карма… Это судьба…

– От кого, от нее?

– От Родины, – сказал я и принялся заполнять бланки на вселение в отель.

Спокойно заполнить бумаги мне не удалось. На середине этого скучного, но успокаивающего нервы процесса мне на плечо опустилась огромная, похожая на медвежью лапа. Я обернулся, и мой взгляд уперся в могучую обнаженную грудь хозяина лапы. Там было на что посмотреть: чуть выше сосков, чем-то напоминая фашистские «Мессершмитты», парили хищные ангелы, а в центре был почему-то наколот ромбовидный Знак качества СССР. Как будто ангелы разбомбить его хотели… Лицо детины (иначе его было невозможно назвать) парадоксально отличалось от страшной картины на грудной клетке и выглядело до странности добрым.

– Братан, – хрипло сказало доброе лицо, – а как по-русски будет бумага?

В этой безумной гостинице я уже ничему не удивлялся и честно ответил:

– Бумага.

– Спасибо, братан, – с чувством поблагодарило меня лицо и обратилось к портье: – Эй, чурка, бумаги дай, у меня в номере бумаги нет, а мне речь для братанов на Новый год писать надо. Я тебе чистым английским языком говорю: «Бу-ма-га!» Да что ж такое, чурка тупая по-русски не понимает, по-английски тоже. Что ты с ним будешь делать!

«Все не так страшно», – понял я. Человек просто оговорился, перегрелся на тайском солнышке человек, надо ему помочь.

– Вы, видимо, имели в виду как по-английски будет «бумага», вот он вас и не понимает. По-английски бумага будет – paper.

– О как… – напрягся было детина, пытаясь разглядеть в моих словах скрытый подвох, наезд или издевку, но не разглядел, просиял добрым лицом и опять обратился к портье: – Слышь, чурка нерусская, пэпер давай, пэпер, теперь точно пэпер! А не дашь, я так в пэпер твой дам, не только глаза, сам весь узким станешь. Пэпер, я сказал, гони! – Слава богу, портье догадался, о чем идет речь, и протянул ему несколько листов.

– Ух ты юхты, – обомлел детина, – работает! Слышь, работает, понял! – Он радовался так, как будто овладел языком Шекспира и Байрона в совершенстве. От полноты чувств он даже обнял меня своими медвежьими лапами. – Спасибо, братан, выручил, а то я уж не знаю, как с ними. Пэпер, это же надо, пэпер… Меня Евлампий зовут, для своих Аладдин, для совсем своих Лампа. Для тебя Лампа, братан.

– Очень приятно, – сказал я. – Александр. А почему Лампа?

– Ну как это… Евлампий, лампа, Аладдин… сказка есть такая чуркистанская, со школы еще повелось, мол, потри лампу, и все исполнится. Но это только для друзей, понял? Я тебе платиновую карточку сделаю, в два раза дешевле летать будешь. Я ведь этот… как его… – Детина набрал в огромную грудь побольше воздуха и на одном дыхании выпалил: – Начальник департамента качества «Сибири»!

– Всей «Сибири»? – попробовал пошутить я.

– А то! Всей, конечно, – не уловив юмора, гордо ответил Лампа. – Ну, ладно, братан, спасибо еще раз, бывай, увидимся. На новом году точно увидимся.

Он медленно развернул свое утесоподобное тело и пошел к лифту, весело размахивая добытыми листами.

– Вот, а ты боялась, – успокаивающе сказал я жене. – Они ж как дети, очень страшные только с виду.

– А что, Новый год мы тоже с ними будем встречать? С детишками этими? В программу тура новогодняя ночь в тайском стиле входит. Весело, чувствую, будет…

Я помрачнел. До такого дна в нашей чаше с ядом мне добираться не хотелось. Хотя с другой стороны… «А может, в этом и есть сермяжная правда?»

– Ладно, – буркнул я угрюмо, – давай решать проблемы в порядке их поступления.

* * *