Мой матч с Капабланкой

Конечно, мне возразят, что шахматы не могут быть признаны профессией. Но миллионам шахматистов,, разыгрывающих опубликованные партии маэстро, учась на них и получая духовное наслаждение, не следовало бы держаться такой точки зрения. Опираясь на подобные аргументы, музыкальный мир мог бы лишить куска хлеба профессиональных талантливых музыкантов, что, конечно, было бы явной несправедливостью. Только те, кто всецело посвящают себя определенному делу, могут дать что-нибудь великое в этой области. Нельзя требовать от творчески одаренных шахматистов, чтобы они имели побочную профессию, ибо в таком случае они только разбросали бы свои силы и время и не развили бы своих способностей до мастерства ни в той, ни в другой области.

Эту точку зрения я защищал также перед организаторами международных турниров. Обычный порядок организации их приводит маэстро к гибели, т.к. расходы участников турнира превышают назначенные призы. Между тем, я принял участие в Петербургском турнире 1914 г., где я выговорил гонорар в 500 р. за каждую партию. Там встретил я Капабланку. Я получил первый приз, Капабланку второй. На заключительном банкете мы протянули друг другу руки и предали... забвению наш прошедший спор.

Затем разразилась мировая война, и после недолгого воодушевления наступили годы забот и голода. После войны шахматисты Швейцарии, Дании и Голландии приняли меня самым радушным образом. В начале 1920 г. я встретил в Голландии Капабланку. Мне указывали, что весь шахматный мир с нетерпением ожидает матча на первенство Мира между мной и Капабланкой, и таким образом, в феврале 1920 г. состоялось соглашение, подписанное мною, Капабланкой и правлением Голландского Шахматного Союза. Основные условия следующие: матч играется на большинство из тридцати партий; пятнадцать ходов в час. Гонорар - восемь тысяч долларов и возмещение расходов маэстро. Мой план был одну половину партий играть в Голландии, а другую в Соединенных Штатах. Большой интерес, возбужденный матчем в публике, позволял легко собрать гонорар путем продажи входных билетов. Притом я надеялся, что Голландский Шахматный Союз сумеет сговориться с руководящими шахматными кругами Соединенных Штатов и сделает мне соответствующее предложение, которое я охотно бы принял.

Идея эта, однако, потерпела крушение. Причин я не знаю и по сие время, и не желал бы предаваться бесплодным догадкам. Мне известно, что Английский Шахматный Союз по побуждению Голландии высказался по поводу этого проекта. Он отклонил его и официально заявил, что ни копейки на матч не пожертвует. Это смутило Голландию. К судье В. П. Шиплей поступил запрос от Маннгэттенского Шахматного Клуба, не соглашусь ли я вместо предположенных четырем часов в день играть пять; это, мол, облегчит организацию матча. Я не ответил на это предложение, т.к. оно ухудшало положение более старого из маэстро, который, очевидно, утомляется гораздо скорее более молодого, и вообще, такая долгая игра без перерыва являлась нововведением. В Чикаго были собраны для матча две тысячи долларов. В Аргентине также уже несколько лет интересовались матчем и выражали готовность пожертвовать значительные средства. Но, как сказано, все это не было достаточно для конкретного предложения. Я ждал такового напрасно в течение пяти месяцев.

Я чувствовал себя оставленным на произвол судьбы. К чему было принуждать играть матч, к чему упрекать меня в желании от него уклониться, когда эти самые энтузиасты и хулители ни в какой степени не выражали желания поддержать матч? Энтузиазм, требующий от художника жертвы, и критика, выставляющая определенные требования, в равной степени обязывают. Чего требуют от других, того же нужно и от себя требовать. Кто настаивает на жертвах, пусть сам жертвует.

При личных встречах шахматисты всегда меня чествовали. Об их личном отношении я могу вспоминать лишь с чувством трогательной благодарности. Но в данном случае не об этом идет речь. Шахматный мир представляет своеобразный организм, обладающий единством и целостью, даже, сказал бы я, душою; и от него можно требовать этического сознания и совести. В 1920 г. шахматный мир согрешил против своей совести.

Пусть не говорят, что требования маэстро были чрезмерны. Матч на первенства мира отнюдь не маленькое начинание. Одна только игра при благоприятных обстоятельствах, при условии, то ни один из игроков не капитулирует, потребует три месяца упорной борьбы. Тренировка отнимет еще три месяца. Сюда надо прибавить время на переговоры и переезды. В течение этого времени маэстро не может заняться ничем другим; после же матча он нуждается в отдыхе, чтобы иметь возможность после сильного одностороннего напряжения вновь обратиться к другим делам. В наше время обесценения денег восемь тысяч долларов, разделенные между двумя маэстро, являются скромным вознаграждением за подобный труд. Кроме того, нужно принять во внимание, что подобный матч - явление редкое, результат долголетнего напряжения шахматного мира.

Собрать требуемую сумму также не представляло трудностей. Мой план был действовать демократично: