Мой муж – Александр II. Жизнь в тени императора (сборник)

Ряд неудач в Болгарии и Армении поднял в России бурю негодования. Тщетно старалась цензура смягчить известия о неудачах: краткость официальных сообщений оставляла лишь больше места тревожным догадкам. Русское общество сперва недоумевало: оно не могло примириться с мыслью, что после двадцатилетней подготовки царское правительство обнаруживало перед всем миром те же недостатки и пороки, которые оно проявило во время Крымской войны. Недоумение сменилось гневом, гневом беспощадным и жестоким, особенно ярко проявившимся в националистических московских кругах. Повсюду обвиняли правительство в беспомощности и глупости, чиновничество в бездарности и продажности, генералов в невежестве и неспособности. Издевались над великими князьями Николаем, Михаилом, Александром и Владимиром, неспособными руководить военными операциями и удостоившимися высоких постов по милости государя.

В нападках не щадили и государя. Его обвиняли в бездеятельности. В газетах сообщалось, что государь принимал лишь парады, посещал госпитали, утешал раненых, награждал умирающих, молился за убитых. Это все, конечно, было очень трогательно, но разве этим могла исчерпываться деятельность монарха?

Государь не захотел принять на себя верховного командования. Почему же в таком случае он оставался на театре военных действий? Почему он не возвращался в свою столицу, чтобы вновь взять в свои руки бразды правления? Немало бы ему пришлось поработать, чтобы вернуть министров и чиновников к гражданскому долгу!

Возбужденное общественное мнение не ограничивалось вопросами личной ответственности, но доходило в своей критике до самых основ государственного порядка, указывая на неудовлетворительность абсолютной монархии. В некоторых московских салонах открыто говорили о необходимости изменить причинившее столько зол государственное устройство. И пылкий поборник православия и славянства, главный вдохновитель войны, Иван Сергеевич Аксаков имел мужество потребовать немедленного созыва представительного учреждения.

* * *

В первых числах октября начались суровые морозы. Дул северный ветер, и снежные ураганы бушевали в горах Болгарии.

Заключенный в скучной деревушке, царь переживал трудные дни. Тяжелые заботы и постоянные усилия не дать окружающим заметить весь груз своих переживаний сильно отразились на его здоровье. Но самые суровые испытания для Александра II наступали по вечерам, когда он оставался один, читал письма княжны Долгорукой, и ужасная тоска сжимала его сердце. Врачи, обеспокоенные его резким исхуданием и бессонницей, настойчиво советовали ему вернуться в Санкт-Петербург. Он отказывался категорически: «Я не брошу своей армии до взятия Плевны».

Армия Османа-паши, несмотря на холод и лишения, упорствовала в своем героическом сопротивлении. С 7 (19) июля, дня первого нападения, эти шестьдесят тысяч человек, плохо одетые, запертые в наскоро сооруженные укрепления, отрезанные от всего мира, мучимые голодом и эпидемиями, не получая ни пищи, ни снаряжения, ни подкреплений, оказывали сопротивление трем русским корпусам, всей императорской гвардии и сорока тысячам румын.

Создавшееся положение сильно волновало Европу. Все противники России подняли головы. Венгры, которые не могли простить Романовым своего разгрома в 1849 году, открыто проявляли свои симпатии к Турции и старались втянуть своего монарха в войну. Но Франц-Иосиф, уже однажды – во время Крымской войны – удививший мир своей неблагодарностью, делал вид, что на этот раз он сочувствует русским неудачам… и пытался под шумок добиться от Турции платы за свой нейтралитет в виде права занять Боснию и Герцеговину. Венские интриги оживляли в душе Александра II старую ненависть к Габсбургам. «Телеграммы, полученные из Вены, испортили мне немало крови», – писал он 24 сентября (6 октября) княжне Долгорукой. В этом же письме он описывает княжне предательский план венгров, формирующих в Карпатских горах банды партизан, угрожающих путям сообщения русской армии в Румынии.

К середине октября стало очевидным, что Плевну не удастся взять силой, и что нужно ограничиться осадой до тех пор, пока обстрел и голод не вынудят турок на капитуляцию. 31 октября (12 ноября) великий князь Николай узнал от захваченных при атаке одного из бастионов пленных, что ежедневный рацион солдат и офицеров состоит из осьмушки фунта хлеба, щепотки риса и трех головок кукурузы. Великий князь решил, что наступило время предложить Осману-паше сдаться «по долгу человечности», ибо всякое дальнейшее сопротивление бессмысленно. В заключение своего обращения он писал: «Я сумею отнестись к Вам и к доблестным войскам, находящимся под Вашим командованием, с тем уважением и вниманием, которое Вы заслужили». Осман-паша ответил на это: «Разделяя чувства человечности, которые Вашему Высочеству угодно было мне выразить, я все же не могу приказать своим доблестным солдатам положить оружие. Мои солдаты и я твердо решили пролить свою кровь до последней капли за честь нашей родины и в защиту ее прав».

Александр II был потрясен этим гордым ответом.