Читаем Мой муж Лев Толстой полностью

Вечером собралось очень много детей и мальчиков; сначала все были вялы, потом играли в разные игры, шарады, пели хором, делали разные штуки гимнастические; некоторые мальчики сели играть в винт. Среди вечера приехали в домино и масках неизвестные люди (потом узнали, что это незнакомые нам Калачевы и Устиновы). Ничего из этого, как всегда, не вышло. – Очень жалею, что не могу доставить какое-нибудь удовольствие Леве и Доре.

Мое настроение и моя внутренняя жизнь все те же: все то же всплывающее, вечное горе о Ваничке; еду вчера Новинским бульваром, и вдруг предстал в моем воспоминании тот страшный день, когда мы вдвоем с Л.Н. везли гробик Вани по этой же дороге… И всегда при этом я молюсь, чтоб Бог мне помог очистить и возвысить свою душу до моей кончины, чтоб соединиться с моими умершими младенцами в Боге…

И все та же любовь во мне к музыке, которая одна поддерживает во мне душевное равновесие и помогает жить. – И все те же сердечные привязанности к некоторым людям, которые способствуют моей вере в хорошие качества людей и в ту помощь, которую они оказывают своими высокими душевными качествами.

Вечер окончился тем, что Гольденвейзер сыграл ноктюрн Шопена, этюд Листа и скерцо Шопена.

15 февраля

С утра валит снег, пасмурно; в доме тишина; Андрюша мне рассказывал ужасные вещи о разврате и падших женщинах. Очень грустно, что это может его интересовать. Л.Н. опять сидел за корректурами. Таня грустна, Саше нездоровится. Просидела день за хозяйственными делами, выписывала семена, что требует всегда много соображения и внимания. Никуда не выходила. Пыталась играть, но все мешали. Приезжала Глебова с П. Стаховичем. Не сужу теперь никого и прошу только Бога: «Даждь мне видети прегрешения мои и не осуждати брата моего». Обедали Вера Соллогуб и Лева Сухотин, Андрюша, Миша были дома, было семейно и хорошо. Вечером все писала, пришли девочки Бельские и Бутеневы отец с дочерью. Л.Н. с ним и девочками играл в воланы; он здоров и весел. Разговаривали о «Декабристах», Л.Н. когда хотел о них писать, много читал, помнит и рассказывал всем нам.

Сережа вернулся от Олсуфьевых; бедный Андрюша уехал в Тверь. Как ему не хотелось! Когда играли в воланы, я опять с тоской вспоминала Ваничку. Как странно, чем меньше музыки – тем больше тоски по Ваничке, чем больше музыки – тем меньше тоски. Музыка С.И. совсем уничтожает тоску. Совсем как весы с гирями: куда их переложишь, туда и перетянет.

«Да, где оно, людское счастье? 21 декабря».

И действительно?

16 февраля

Понедельник первой недели поста. Люблю я это время; люблю настроение деловитой тишины и религиозного спокойствия. Любила и от близости весны – теперь утратила это чувство. Что мне весна! Она не прибавит, а убавит моего счастья своим беспокойным влиянием – искания и желания счастья, которого нет и уж не будет.

Перешивала утром платье Саши; потом играла на фортепиано часа два с половиной; перед обедом пошла к С.А. Философовой, с ней беседовала о детях, внуках, о горестях разных семейных. Когда я от нее вышла, мне захотелось движенья, воздуха, одиночества, свободы – и я ушла ходить. Опоздала к обеду; на меня добродушно напали, все уже сидели за столом, и я поспешно съела свой постный обед. Буду поститься весь пост, если Бог даст. После обеда все разглядывала картинки присланного Л.Н. журнала из Филадельфии. Разговаривали о покупках имений. Потом я взяла переписывать для посылки в Англию конец статьи Л.Н. об искусстве и прописала часа два.

Л.Н. читал вечером «Разбойников» Шиллера и восхищался ими. На столе у него я видела сегодня черную клетчатую тетрадь, в которой, я знаю, начаты беллетристические рассказы.

17 февраля

Купила седло подарить завтра Леве к именинам и куплю Льву Николаевичу мед, финики, чернослив особенный, груши и соленые грибы. Он любит иметь на окне запасы и ест финики и плоды просто с хлебом, когда голоден. Сегодня он много писал, не знаю что, он не говорит. Потом катался на коньках с сыном Левой. Обедали весело и дружно. Вечером сидел Дунаев, я вышивала, так как дела никакого нельзя делать, когда какие бы то ни были гости. А гостей мне сегодня навязали всяких. Был какой-то Аристов к Л.Н. Лев Николаевич ушел в баню, пропадал с Сергеенко два часа, а я должна была выслушивать от этого господина Аристова бесконечные рассказы об орошении полей, разведении рыбы, о его семейных делах, давать ему совет о том, выдавать ли ему замуж свою двадцатидвухлетнюю дочь за богатого пятидесятилетнего старика. Странный вопрос совершенно чужой ему женщине, как я! – Потом Сергеенко мне рассказывал о том, как он хочет напечатать книгу о Льве Николаевиче со всевозможными воспроизведениями его портретов, его семьи, жизни и т. д. Это неприятно при нашей еще жизни.

18 февраля

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие биографии

«Я был отчаянно провинциален…»
«Я был отчаянно провинциален…»

Федор Иванович Шаляпин — человек удивительной, неповторимой судьбы. Бедное, даже нищее детство в семье крестьянина и триумфальный успех после первых же выступлений. Шаляпин пел на сценах всех известных театров мира, ему аплодировали императоры и короли. Газеты печатали о нем множество статей, многие из которых были нелепыми сплетнями об «очередном скандале Шаляпина». Возможно, это и побудило его искренне и правдиво рассказать о своей жизни.Воспоминания Шаляпина увлекательны с первых страниц. Он был действительно «человеком мира». Ленин и Троцкий, Горький и Толстой, Репин и Серов, Герберт Уэллс и Бернард Шоу, Энрико Карузо и Чарли Чаплин… О встречах с ними и с многими другими известнейшими людьми тех лет Шаляпин вспоминает насмешливо и деликатно, иронично и тепло. Это не просто мемуары одного человека, это дневник целой эпохи, в который вошло самое интересное из книг «Страницы из моей жизни» и «Маска и душа».

Федор Иванович Шаляпин , Фёдор Иванович Шаляпин

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное