Мой муж Лев Толстой

Миша пришел к обеду сердитый и неприятно придрался, что нет свежего калача. Вечером мы были с ним в театре, давали «Царь Федор Иоаннович» А.К. Толстого. Играли хорошо, хотя был шарж на всем, перехитрили желание реализма, кричали, суетились на сцене. Был С.И. Много пришлось говорить с ним сегодня вечером, и никогда я больше не убедилась, как сегодня, что он человек совершенно неподвижный, безжизненный, бесстрастный. Не в смысле брани, а прямо, констатируя то, что есть, про него можно сказать, что он только «жирный музыкант», как Л.Н. его часто называл в припадке ревности, – и больше ничего. Внешняя доброта его – это внутреннее равнодушие ко всему миру, исключая звуков, сочинения музыки и слушанья ее.

11 ноября

Пришел Миша поздно домой, а я сидела, шила и все ждала его. Он пришел с таким трогательным и, кажется, искренним раскаянием, целовал меня, умоляет не плакать, а я уж не могла остановить накипевших страданий, что я успокоилась на это раз.

А сама я тоже плоха. Боюсь мании траты денег, боюсь глупости наряжания себя, – и все это теперь составляет тот мой грех, от которого не могу удержаться.

13 ноября

Вчера обедали у меня: С.А. Философова, Е.П. Раевская, дядя Костя, Гольденвейзер. Прочли статью Д.А. Хомякова о предисловии Л.Н. к сочинениям Мопассана, и там же упоминается о статье Л.Н. «Об искусстве». Слово «католицизм», вставленное ввиду цензуры вместо «церковность», очевидно сбило Хомякова и он не понял потому общего характера статьи Льва Николаевича.

Записываю позднее

Выехали 13-го в Ясную Поляну: Маруся, Саша, Миша и я. Очень все радовались этой поездке, всю дорогу смеялись. Приехали на Козлову Засеку с почтовым в 11 часов вечера, ехали при луне по страшной грязи, и дождь моросил, и туман белый. Но хорошо в деревне и очень хорошо в Ясной Поляне. Застали всех здоровыми, ласковыми. Маша, кажется, ничего. Доктора говорят, что могло движения ребенка вовсе не быть, а еще будет, а она себе вообразила движение, или просто соврала и себе, и нам. Она очень весела и бодра, и такая беленькая, нежная и хорошенькая.

Л.Н. был со мной очень нежен и страстен, на что я не могла ему ответить.

14 ноября

Говорили много с Левочкой-мужем о Мише, обо мне, о работе Л.Н. Он говорит, что со времен «Войны и мира» не был в таком художественном настроении и очень доволен своей работой над «Воскресением». Ездил он верхом в Ясенки, бодр, крепок телом и очень приятен духом, и все это оттого, что работает над свойственным его натуре художественным трудом. И еще (в области материальной) оттого, что не утрачивает физической любовной способности.

15 ноября

Весь день жила с природой. Дождь угомонился, грязь страшная, но тихо, тепло, гуляли с Верой Кузминской в еловой посадке; чудо как хорошо в этих молодых, зеленых елочках. Вечером, т. е. после обеда, ходили все гулять далеко: вышли Чепыжем, в елки опять, кругом посадки и купальной дорогой домой. Пришли темно, пили чай у Левы, любовались внуком, прелестный мальчик. Вечером читали вслух «Сахалин» Чехова. Ужасные подробности телесного наказания! Маша расплакалась, у меня все сердце надорвалось. – Кончили день опять дружно, ласково.

16 ноября

Проснулась в горьких слезах. Страшно не хотелось возвращаться в Москву, главное, расставаться с Л.Н. Мы на этот раз трогательно, до конца, искренно встретились и провели эти дни так дружно, участливо друг к другу, даже любовно.

Уезжать от Тани тоже было жаль, я ее очень люблю; да и Ясную Поляну, тихую, привычную, красивую Ясную Поляну жаль было оставлять. Л.Н. удивился, что я плачу, и начал меня ласкать и сам прослезился и обещал приехать сюда в Москву 1 декабря. Мне очень этого хочется, но это будет дурно – вызывать сюда его, отрывать от его успешных занятий, от той помощи, которую ему оказывают дочери, переписывая ему, и Александр Петрович, так хорошо помогающий ему своей перепиской. Постараюсь не быть эгоисткой и оставить Л.Н. в Ясной. Но мне показалось, что и ему хочется – скорее нужно в город для каких-то сведений к его повести.

Выехали скорым поездом, ехали с Сашей и Марусей сначала уныло, грустно, потом легче.

В Москве Миша встретил, но тотчас же начал собираться куда-то. Я очень огорчилась. Еще больше огорчилась я, когда он вернулся в третьем часу ночи, и мне пришлось опять делать ему выговор и почувствовать, что все напрасно, что все мои жертвы – жизнь в Москве, уговаривание и увещевание Миши, призыв к труду, к лучшей, более нравственной жизни – все это напрасно, все это он не хочет принять во внимание.

Приехав, ждала его, чинила белье и грустила.

17 ноября

С утра сажала с Марусей и Иваном привезенные из Ясной Поляны березки и липы. Посадили всего около семидесяти деревцов, подстригали акации, рубили сушь, мели дорожки и расчищали место для катка. Тепло и тихо, дождя нет, солнце на минуту выглянуло, птицы щебетали. Очень хорошо и в саду, лучше, чем если б его не было.