Мой неожиданный сиамский брат

Ильич вглядывался в лица проходящих мимо солдат и офицеров. Сердце невольно начинало биться в такт печатающих шаг военных. Из глаза, блестя, змейкой, скользнула слеза. Брежнев хрюкнул носом. «Проглотил» ком в горле, дрогнула рука отдающая честь. Это была армия его страны, его армия. Сейчас он был как мальчишка счастлив, и не стеснялся слез. Он чувствовал себя единым целым с этой Великой Армией, плоть от плоти народной. Это было мгновение абсолютного единения народа, армии и человека — Леонида Брежнева. Это чувство родства, и близости навсегда теперь останется в душе и сердце Генсека, до самого последнего мгновения жизни. И ради этих парней в шинелях, ради своего народа Брежнев готов был пойти на все. Этот народ должен жить и должен жить счастливо и мирно.

Справа от генсека стоял Андропов, рядом с которым расположились несколько человек из нового состава ЦК. В основном военные и из госбезопасности, в том числе Алиев. Устинов стоял с этой же стороны, но почти на самом краю. А слева от Брежнева стояла остальная часть партийной и государственной верхушки. Мелькали среди привычных лиц и новые. Премьер Байбаков и новые секретари ЦК Лигачев, Машеров, молодой министр иностранных дел Романов. Все товарищи были одеты в одинакового покроя пальто и бобровые шапки. Викторин, глядя на эту форму одежды, сразу вспомнил произведение Войновича «Шапка». «Да, правда, подражание и местничество на лицо, как у бояр в Думе. Ведь те бороды рвали за свое место, главное быть ближе к Царскому престолу. Ну а эти, «бояре» пусть бород и не имеют, и не рвут, но за место под солнцем схватка идет беспощадная. Не хуже, чем в Боярской Думе».

Едва прошли коробки парадных расчетов и на площадь выехали первые танки, Ильич наклонился в Андропову.

— Ну что, Юра? Узнал? Точно Суслов и Громыко начнут на съезде? А Устинов что?

— Пока точных данных нет. Открыто выступить против линии Партии они побаиваются. Но отдельные выступления и попытки забаллотировать решения будут. Но это не важно. Главное не как голосуют, а как мы сосчитаем, — усмехнулся председатель КГБ. — Очень уж некоторым не нравятся наши нововведения. Особенно в некоторых национальных партиях… диссиденты партийные. Даже у меня в аппарате, особенно в республиках, чувствуется… брожение.

— У тебя? — взволновался Брежнев. — Это совсем нехорошо… Может, тебе помощь какая нужна? Усилить кадрами, или партийно-комсомольский призыв организовать?

— Решаем пока сами, Леонид Ильич, спасибо. Полагаю, что ротация кадров вместе с переаттестацией помогут справиться с этой бедой. Почистим ряды от двурушников и националистически настроенных элементов и все будет нормально.

— Уверен, да? — с сомнением в голосе протянул генсек. — Смотри, Юра. Ты у нас главный защитник от внутренних врагов. Главная линия обороны, как выяснилось, все же не армия. Воевать с нами боятся, а вот разложить изнутри хотят. И если ты не справишься, ждет нас то же нехорошее будущее.

— Справимся, обязательно справимся, — решительно ответил председатель КГБ.

— Смотри, — генсек повернулся к площади, на которую как раз выезжали тягачи, тянущие гигантские туши ракет. На это раз впервые по Красной площади везли ракеты Р36М УТТХ в транспортно-пусковых контейнерах. На трибуне иностранных гостей третий раз за время прохождения техники началось нездоровое оживление. Первый раз ажиотаж вызвали танки Т-80, проехавшие впереди колонны бронетехники, второй раз иностранцев поразили новые многоствольные установки на тяжелых шасси под названием «Смерч», ну а третий раз — эти усовершенствованные или новые межконтинентальные ракеты. Причем, судя по виду явно тяжелые, что могло свидетельствовать об отказе СССР соблюдать никем не ратифицированный, но негласно соблюдавшийся до этого момента договор ОСВ-2.

— Смотрите, Леонид Ильич, как иностранцы заволновались, — заметил Машеров. — Не ожидали такого.

— Ничего. Мы их сейчас еще раз удивим, — усмехнувшись, ответил Брежнев. — Самолеты они не ждут.