Мой невыносимый телохранитель

Я терпеливо, медленно и чётко отвечаю на все вопросы, пока шустрая медсестра ощупывает мою ногу, а после ловким и отточенным движением разрезает ставшие грязными брючки до самого колена и смазывает опухшую конечность специальной мазью.

Нет, я по своей глупости пошла в лес за грибами.

Да, я отдавала себе отчёт, что это опасно.

Нет, Тимура Каирова в доме не было, он ничего не знал.

Да, это были люди конкурентов отца, им необходимо было всеми способами заставить папу отказаться от поста мэра.

Нет, меня никто сильно не бил, не насиловал, но определённо к сотрудничеству вынуждали.

И так далее и тому подобное в десятый раз по двадцатому кругу. Но всё-таки наступает момент, когда мне желают поправляться, больше отдыхать, набираться положительных эмоций и предлагают ехать с богом. Но в процессе беседы я не только отвечаю на вопросы, но ещё и узнаю, что в моём телефоне был встроен жучок, и я понимаю, что это мог сделать лишь один человек — Тимур.

Он тем временем параллельно общается с другим полицейским, и я со страхом жду, что вот-вот на него наденут наручники, грубо схватят за шею и впихнут в один из “бобиков”, но нет — спустя минут пятнадцать Каиров возвращается ко мне и занимает место водителя, а я сажусь рядом.

— Всё закончилось, Элла. Закончилось, — говорит, обхватывая мой затылок рукой. Придвигается ближе, его лицо оказывается в миллиметрах от моего, и дыхание наше смешивается. — Я очень за тебя испугался.

Это всё, что он говорит прежде чем поцеловать так, как мне не снилось даже в самом порочном сне.

16 глава

Машина Тимура срывается с места и уносит нас всё дальше от этого жуткого места. Губы болят после поцелуя, подбородок исцарапан тёмной щетиной, и эти в чём-то даже болезненные ощущения возвращают меня в привычную и очень желанную реальность. Делают живой, избавляют от гнёта чужой грубости.

Оборачиваюсь только раз, чтобы убедиться — всё осталось позади. Что бы ни ждало меня — нас — в будущем, это будет другое. Без страха и ужаса. Без насилия.

Я держу руку Тимура, сплетаю наши пальцы, хватаюсь намертво — боюсь. Что отпустит, что передумает и всё-таки вернёт меня отцу.

— Он отказался от поста, — говорит Тимур, вглядываясь в тёмную дорогу за окном.

Я киваю и прикрываю глаза. Господи, неужели всё действительно закончилось? Но на языке вертится вопрос:

— Неужели нельзя было раньше? Пока всё не стало вот так?

Тимур сжимает зубы так крепко, что, кажется, они вот-вот раскрошатся в пыль, а на шее бьётся жилка.

Всё, не хочу больше об этом думать. Потом, всё потом.

— Я люблю тебя, — говорю, а Тимур останавливается на перекрёстке и целует меня в растрёпанную макушку. — Не надо, я грязная.

Смущаюсь, пытаюсь отстраниться, выпутаться — неловко, но Тимур хмурит брови и качает головой.

— Я как бы тоже не персиками пахну, — в голосе тёплая усмешка, а я смеюсь.

— И правда, но мне и так хорошо.

— И мне тоже, потому не выдумывай.

Мы едем бесконечно долго, а пальцы Тимура всё крепче сжимают руль. Он напряжён, хмур, молчалив, но мне всё равно радостно быть рядом. Я счастлива.

Когда кажется, что наш путь домой никогда не закончится, а дорога будет виться перед колёсами бесконечной извилистой лентой, Тимур выворачивает руль.

— Куда мы? — смотрю по сторонам, пытаюсь в темноте за окном рассмотреть хоть что-то знакомое, а Тимур тем временем глушит мотор.

— Выходи, — приказывает, а в уголках глаз морщинки разлетаются тонкими лучиками. — Элла, пожалуйста, я больше не выдержу.

Взгляд обжигает, а в голосе столько порочного обещания и неприкрытой жажды, что внутри меня настоящее пламя. Оно вспыхивает мгновенно, за долю секунды и сжигает меня до тла. Я больше ни о чём не хочу спрашивать, говорить о чём-то нет никакого желания. Есть лишь мы с Тимуром и жажда друг по другу, когда не остаётся места на размышления и глупые споры.

Хочется лишь слушать и, склонив голову, покоряться.

Пока я дрожащими пальцами пытаюсь справиться с ремнём безопасности, Тимур распахивает свою дверцу и, обогнув машину, оказывается с моей стороны. Тянет на себя ручку, ловко щёлкает карабином и подхватывает меня на руки. Он такой восхитительно сильный, такой невероятно прекрасный сейчас. Любимый. Желанный. Самый необходимый.

Мне плевать, что мы грязные. Растерянные. Уставшие. Я просто льну к широкой груди, а под попой — жёсткий холодный металл капота.

— Нас же увидеть могут, — спохватываюсь, но руки без участия мозга уже срывают с Тимура футболку.