Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

Следует иметь в виду, что контрнаступление в марте 1943 года, вернувшее нам Харьков и приведшее к существенному приращению территории, велось ослабленными к тому времени дивизиями, имевшими за собой недели тяжелых оборонительных боев и притом не получавшими пополнения людьми, замены оружия и оснащения. Моментом превосходства против русских, преобладавших числом, выступало все еще качество войск и их командования; даже с нашим отсталым стареньким Т-IV мы ощущали превосходство над русскими, мы лучше управляли танком и лучше стреляли. Без сомнения, однако, войска в этом смысле и, не в последнюю очередь, что особенно следует подчеркнуть, своей высокой боевой готовностью постепенно чересчур «избаловали» высшее руководство! От нас требовали все больше и больше, до тех пор, пока силы окончательно не иссякли! Моторизованным и бронетанковым дивизиям во фронтовом быту приходилось в некотором отношении лучше, чем пехотным дивизиям на конной тяге, которым в жару и холод пришлось шагать аж до Кавказа и обратно. В феврале 1943 года Пайпер со своим батальоном мотопехоты проник, едва ли не безрассудным ударом, до самого Донца, чтобы протянуть руку помощи пробивающейся пешком пехотной дивизии (320-й). Ее командир — генерал-лейтенант Георг Постель — не смог полностью скрыть неприязни к Ваффен-СС, своим спасителям; его благодарностью Пайперу явился заданный чересчур требовательным тоном вопрос о снабжении продовольствием.

Одно из неприятных переживаний во время операции «Цитадель» я помню так хорошо, что все еще могу указать точное место и дату. 11 июля 1943 года, в день перед великим танковым сражением под Прохоровкой, о котором я еще буду говорить, в командный пункт, оборудованный в переходе[405]

под железнодорожной насыпью, который должен был сыграть определенную роль на следующий день, ввели захваченного русского лейтенанта. Высокий и голубоглазый, он, между прочим, выглядел настоящим германцем, демонстрируя вполне безупречную офицерскую выправку. Сигарета и шнапс расслабили атмосферу, и между ним и нами завязался разговор о перспективах этой войны, не имевший больше характера допроса. Вдруг он заявил: «Русский солдат — скверное питание и высокая мораль, немецкий солдат — хорошее питание и дрянная мораль». Конечно, мы это к себе не отнесли, но мы были глубоко задеты. Подсознательно мы чувствовали, Сталинград положил начало кризису доверия к высшему руководству, если бы не большевистская угроза и требование Рузвельтом и Черчиллем «безоговорочной капитуляции», война, возможно, была бы прекращена раньше.

Не представляли ли остановка русского наступления и немецкое контрнаступление, приведшее к повторному захвату Харькова, момент успеха, который мог бы в глазах Гитлера явиться предпосылкой для того, чтобы теперь без особой потери лица начать зондаж в направлении российского руководства? По мнению отца, успешная консолидация Восточного фронта и повторный захват Харькова уже создали для этого предпосылку. Однако Гитлер настаивал на проведении операции «Цитадель».

Высшее руководство не желало взять время, чтобы без спешки обновить опытные дивизии армии и Ваффен-СС, чтобы создать резервы и рассмотреть стратегические варианты, как и где они могут быть оптимально использованы. Одной из существенных максим немецкой военной теории, имевшей силу на всех уровнях, являлось требование, по возможности, никогда не позволять вырвать из рук инициативу. Его вполне можно обозначить как «догму». Так что скоро началась подготовка к операции «Цитадель». Целью являлось срезать глубоко вдающийся в немецкий фронт «Курский выступ», то есть отрезать и уничтожить русские войска, задействованные в нем, и, сверх того, выправить фронт. Это что касается оперативных целей.

Это наступление с «ограниченными целями», как оно называется на профессиональном жаргоне, что означает, что никакие стратегические цели с ним не были связаны, интенсивно подготавливалось в нашей дивизии. В больших песочницах был воспроизведен рельеф местности, где должна была наступать дивизия. Диспозиции атаки во всех вариантах неоднократно обсуждались со всеми командирами, включая командиров рот. Максима германского командования, гласящая, что знание ситуации и оперативных намерений является предпосылкой адекватных и, при необходимости, независимых действий на всех уровнях, была полностью соблюдена. Правда, само наступление, то есть оба конца клещей, которые должны были отщипнуть «Курский выступ», были, к северу от Белгорода и южнее Орла, установлены в точках, где любой обделенный фантазией фендрик ожидал бы нападения или учинил бы его. Германское военное руководство под командованием Гитлера лишилось воображения.