Опускаю взгляд на пол и прикрываю веки, пряча глаза. В них столько боли и страха, что мне самой становится страшно. А еще эти… Мужские пальцы, сжавшие локоть, причиняют такую боль, что хочется разреветься в голос. Терплю из последних сил, только бы он не увидел моих слез.
Все, что он должен понять, так это то, какую боль мне пришлось приручить.
— Я уехала, когда твоя мама сказала, что тебя больше нет, — собираю оставшуюся волю в кулак, поднимаю голову и смотрю в любимые глаза, радужка которых потемнела до неузнаваемости. — Мои знают, что я жива и здорова, но я так понимаю, они сдержали данное много лет назад слово и ничего тебе не сказали? — Антон кивает, и я с облегчением выдыхаю: — Все-таки мачеха не последняя дрянь на свете.
— Не понял? — хватка на руке становится сильнее, и я жмурюсь. Заметив проскользнувшую на моем лице боль, Антон позволяет себе парочку плохих слов и отпускает. — Аль, твою налево, я что, должен из тебя все клещами вытаскивать? Давай уже нормально поговорим, а?
— Моя квартира. В ней живут отец с мачехой, а я переехала сюда, к бабушке.
Отступаю назад и опираюсь спиной о стену, касаюсь ладонью того места, где меньше минуты назад была рука Антона. Красное пятно, скорее всего, превратится в синяк, зацветет новыми красками. Только вот сейчас меня это волнует меньше всего на свете.
— То есть твои чудаковатые родственнички все это гребаное время прекрасно знали, что ты жива и здорова, но по твоей глупой просьбе ничего никому не рассказали? — киваю и пытаюсь вжаться в стену, когда в меня впивается взгляд глаз, напоминающих грозовое небо. Впервые рядом с ним мне становится страшно. Я не знаю, чего от него ожидать в таком состоянии. — Аля, ты же понимаешь, что это не может быть правдой? Ложь! Самая настоящая ложь, — Антон усмехается, запускает пальцы в волосы и до боли сжимает. Привожу мысли в порядок, раньше он так говорил.
Делаю маленький, едва заметный шаг в сторону крыльца, ужасно сильно мечтая сбежать от разгневанного дракона. Антона колбасит так сильно, что еще секунда моего промедления — и его разорвет на части.
— Стоять! — Антон кричит так громко, что я подпрыгиваю на месте и замираю, боясь пошевелиться и оказаться заживо слопанной драконом.
Вздохнув, опускаю плечи и поворачиваюсь к нему лицом. Я все равно проиграла эту битву, он не позволит просто так уйти. Остается смириться с тем, что разговор будет проходить на повышенных тонах. К другому он просто не готов.
— Но это правда! — взрываюсь и кричу в ответ. — Я сама попросила их молчать. Не хотела, чтобы кто-то из ребят знал, что я уехала. Мне было больно только от одной мысли о тебе, а общаться с общими знакомыми сравнимо с самоубийством. Ты понимаешь это?
Ожидаемо, мой вопрос остается без ответа.
— Моя мама? — произносит тихо Антон.
Сжимаю кулаки, так что ногти до боли впиваются в ладони, наверняка останутся кровавые следы, и отворачиваюсь в сторону. Его мама самая худшая женщина на свете, и говорить про нее вот совершенно не хочется. Прикусываю губы, думаю, с чего бы начать. В голову лезет все самое плохое, настолько, что страшно произносить вслух.
— Это совершенно другая история. Прости, я не готова сейчас про нее говорить, — я действительно считаю, что его мать заслуживает отдельного разговора, а лучше было бы про нее вообще не вспоминать. А то мало ли, объявится. Но потухший и одновременно разочаровавшийся взгляд парня вынуждает продолжить: — Она приходила ко мне, проклинала и обвиняла в твоей якобы смерти. В те дни я была разбита, отказывалась верить ее словам, но она была так убедительна, что мне просто не оставалось выбора. Я поверила ей. Я правда не думала, что она способна на такую подлость и так красиво все обыграет.
— Дальше, Аля, — безжизненным голосом Антон просит продолжения, когда я замолкаю и по привычке начинаю комкать подол сарафана. Нервы, будь они неладны.
— Та ситуация стала началом нового для меня. После прихода твоей мамы, после той истерики, что она мне закатила, я твердо решила исчезнуть из города и позвонила мачехе с предложением сделки. Я не знала, что ты жив! — всхлипываю, еле слышно продолжая: — Клянусь, я не знала.
— Ты убила нас, — вырвавшиеся из уст Антона слова словно серпом по сердцу.
По телу прокатывается дрожь, ноги отказываются слушаться. Отступая назад, больно ударяюсь затылком о стену. Только это боль вторичная. От первичной перехватывает дыхание так сильно, что я руками хватаюсь за шею и пытаюсь ослабить невидимую удавку. Меня душит. Без сил скатываюсь по стене на пол, глотаю соленные слезы и громко-громко всхлипываю.
Я отказываясь верить в услышанное.
Поднимаю заплаканные глаза, картинка перед глазами размыта. Мне удается рассмотреть только силуэт мужчины, который безжалостно обвинил во всем меня.
Не могла…
— Антон, н-нет. С-слышишь меня? Н-не смей так г-говорить, — голос хрипит, горло раздирает от невысказанных эмоций. — Я н-не могла.