Мои печальные победы

Фердинанд, сын Фердинанда,Из утрехтских фердинандов,Был при войске Бонапарта,Маркитант из маркитантов.Впереди гремят тамбуры,Трубачи глядят сурово,Позади плетутся фурыМаркитанта полкового.Бонапарт диктует венским,И берлинским, и саксонским,Фердинанд торгует рейнским,И туринским, и бургундским.Бонапарт идет за Неман,

Что весьма неблагородно.Фердинанд девицу НейманУмыкает из-под Гродно.Русский дух, зима ли,бог ли Бонапарта покарали.На обломанной оглоблеФердинанд сидит в печали.Вьюга пляшет круговую.Снег валит в пустую фуру.Ах, порой в себе я чуюФердинандову натуру!..Я не склонен к аксельбантам,Не мечтаю о геройстве.

Я б хотел быть маркитантомПри огромном свежем войске.

Фердинанд имел реального прототипа. В своих воспоминаниях, рисуя родословное древо Кауфманов, поэт писал: «За прадедом начинается некий генеалогический туман, откуда выплывает фигура Рафаэля Фердинанда, солдата или маркитанта наполеоновских войск. Маркитант сей, по легенде, отступал с Великой армией, застрял в городе Борисове, где осел, женился и прославился основанием обширного рода»…

Но стихи — убедительней воспоминаний. Стихотворение «Маркитант» отозвалось в литературной судьбе Самойлова неожиданным образом и определило его взаимоотношения и с миром, и с Юрием Кузнецовым.

Вначале Самойлов принял появление Кузнецова с восхищением и опаской: «Стихи Ю. Кузнецова в «Новом мире». Большое событие. Наконец-то пришел поэт. Если мерзавцы его не прикупят и сам не станет мерзавцем, через десять лет будет украшением нашей поэзии. Но что-то и темное, мрачное» (1975 г.).

Помню, как однажды, прочитав стихотворение Кузнецова «За дорожной случайной беседой», он в цэдээловском ресторане, схватив Юрия Поликарповича за грудки, начал чуть ли не со слезами на глазах уговаривать последнего:

— Юра, не пытайтесь быть сверхчеловеком!

Но у Кузнецова, к тому времени знавшего самойловское стихотворение «Маркитант», уже была написана отповедь всей философии и практике «маркитантства».

Чтобы не цитировать стихотворение целиком, напомню, что речь в нем идет о том, как сблизились на равнине два войска, ведомые лейтенантами («маркитанты в обозе»), как с обеих враждебных сторон навстречу друг другу тайно вышли разведчики-маркитанты, посланные на разведку лейтенантами:

Маркитанты обеих сторон,Люди близкого круга,Почитай с легендарных временПонимали друг друга.

Через поле в ничейных кустахК носу нос повстречались,Столковались на совесть и страх,Обнялись и расстались.Воротился довольный впотьмахТот и этот крапивник[6].И поведал о темных местахИ чем дышит противник.А наутро, как только с кустаЗасвистала пичуга,Зарубили и в мать и в крестаОба войска друг друга.А живые воздали телам,

Что погибли геройски.Поделили добро пополамИ расстались по-свойски.Ведь живые обеих сторон —Люди близкого круга,Почитай с легендарных временПонимают друг друга.

То, что в стихах Самойлова было водевилем, то под пером Юрия Кузнецова стало всемирно-исторической драмой. Этого толкования Дезик простить Юрию Кузнецову не мог, и несколько его дальнейших записей, сделанных в дневнике, — тому свидетельство:

«Сотворив из Ю. Кузнецова кумира, эта шатия будет искать ему жертву. Скорей всего это буду я» (1979 г.).

«Злобный выпад Ю. Кузнецова против меня в альм. «Поэзия». Комплексы. Сальеризм» (1981 г.).

«Кажется, большего, чем он написал, не напишет» (1983 г.).

Но как бы то ни было, если перевести родовую фамилию Дезика «Кауфман» на более понятный язык, то она будет звучать, как «торговец», «рыночник»…

Да и, честно говоря, в предвоенные годы ифлийцы больше «играли в войну» в своих стихах и песнях о «флибустьерах и авантюристах», нежели были готовы к настоящим, а не выдуманным войнам. Вот почему они не выдержали первого испытания финской войной.

Из воспоминаний Самойлова, написанных в 80-е годы: