А вот этот сюжет с письмом А. Вергелиса, на мой взгляд, куда более любопытен, нежели сюжет симоновский. Во-первых, Вергелис, в отличие от Константина Симонова, стопроцентный еврей. Во-вторых, в его письме-доносе много конкретной правды, много точных характеристик, немало любопытных оценок и сведений о творчестве своих, в основном, бесталанных современников… И, конечно же, после 1956 года или после августовского переворота в 1991 году Вергелис должен был подвергнуться осуждению и отлучению со стороны еврейских либералов…
В 1949-м году в разгар борьбы с космополитизмом молодой, еще малоизвестный поэт, пишущий на идише выступает против евреев, добавляет масла в «антисемитский» сталинский костер — да кому бы это сошло с рук в дальнейшем? Никому. А Вергелису — сошло… Ибо он показал такие способности к перевоплощению, к смене убеждений, к идеологическому хамелеонству, что евреи, читавшие изданную в 1979 году его книгу «16 стран, включая Монако» — думаю, что аплодировали ему. Все дело в том, что объехавший полмира Арон Вергелис в конце семидесятых годов, будучи уже главным редактором еврейского литературного журнала «Советише Хаймланд», продемонстрировал в своих путевых очерках такую любовь к мировому еврейству, такое восхищение его успехами в политике и бизнесе, такое воспевание своих соплеменников — сильных мира сего, что трудно было поверить: неужели это тот же самый Арон тридцать лет тому назад выступавший как профессиональный обличитель и гонитель своих литературных противников?!
Вот несколько отрывков из книги Арона Вергелиса «16 стран, включая Монако». («Сов. писатель», 1979 г.)
«Когда же пресс-конференция, которая велась на английском и на русском языках, закончилась, чуть ли не половина корреспондентов неожиданно заговорила на еврейском.
— О, — воскликнул я, — уважаемые, вы еще не забыли язык ваших прабабушек?!»
…Слово берет профессор Мостовец.
— Просто уму непостижимо, — говорит он, — как в определенных кругах не желают прислушаться к фактам. А факты таковы, что в Советском Союзе евреи играют большую роль в экономике, в науке, в литературе и искусстве, в медицине. Посудите сами: возможно ли это в стране, где официальная политика — антисемитизм? Возможно ли в таком государстве, чтобы евреи, занимающие одиннадцатое место по численности среди других народов, были на третьем месте по количеству студентов в высших учебных заведениях. На третьем месте среди ученых… Возможно ли было бы, чтобы евреи, составляющие немногим более одного процента населения страны, составили четырнадцать процентов врачей и писателей, двадцать три процента музыкантов и так далее?
Вечером в гости к нами пришел известный американский писатель Альберт Кан, Альберт Кан отвозит нас в своей машине на ферму богатого адвоката и дельца Талона, подвергающегося за непокорность бойкоту со стороны местных реакционных кругов.
Майкл Голд, знаменитый американский писатель, смотрит на меня, а я смотрю на него, мы обнимаемся, как старые друзья, хотя лично не знакомы. И разговор у нас идет такой, словно он начался давно:
— Недавно московская «Литературная газета» сообщила…
— …что я пишу вторую книгу моего романа «Евреи без денег», — продолжает он.
— Значит можно ожидать, что «Советише Хаймланд»…
— …получит тот кусок романа, который журналу подойдет.
Так мы несколько минут ведем наш деловой разговор…
Второй мой приезд в Париж был связан с приглашением Ицхока Шнеерсона. Года полтора назад советский генерал Драгунский рассказал мне интересную историю об этом богатом парижском фабриканте, который до революции был казенным раввином города Чернигова» Драгунский тоже по приглашению Шнеерсона ездил в Париж на открытие мемориального музея в честь евреев — жертв фашизма — и евреев-участников Сопротивления. Президент и основатель Мемориала — восьмидесятилетний Ицхок Шнеерсон.
Входишь в здание Мемориала, опускаешься по ступенькам в полуподвал и попадаешь в зал, где возложен камень на символической могиле шести миллионов мучеников. Шесть прожекторов рассекают тьму над шестью углами шестиугольного камня… На белой, ярко освещенной стене надпись на древнееврейском языке: «Смотрите и вы увидите, есть ли еще такая боль, как моя боль. Млад и стар, мои дочери и сыновья пали от этого меча».
«Здесь, в крохотной комнате, размером не больше каюты на старом речном пароходе, Владимир Ильич Ленин редактировал в 1902–1903 годах большевистскую «Искру». Семнадцать номеров вышли именно здесь.
— Вы должны это знать: из семнадцати номеров шестнадцать набрали еврейские наборщики, — говорит Эндрью Ротштейн и внимательно насмотрит, какое впечатление произведут на меня его слова.
Думаю о том, как бесхозяйственна у нас, евреев, историческая наука.
Узнаю, что соратники Ленина печатали некоторые свои статьи в Еврейском «Векере» («Будильнике») и что сам Владимир Ильич — его конспиративное имя здесь было Якоб Рихтер — в 1903 году выступил с речью о Парижской коммуне на собрании еврейских рабочих в «Рабочем союзе».