Мой персональный бандит

Лицо Дежнева скривила брезгливая гримасса. Я видела, как он не хочет меня здесь оставлять. Он живёт по принципу максимального комфорта. Здесь — его берлога. Я сомневаюсь, что он таскает сюда баб, скорее поверю, что их привозят в тот роскошный кабинет под землёй. Здесь он прячется от всего мира, если тот ему надоест. И меньше всего ему тут нужна была явно чокнутая девица с раненой собакой.

В нем явно сражались доводы за и против. Любви к комфорту и одиночеству противостояла совесть. Я спасла его жизнь и он это прекрасно понимал. И я хотела сказать — не верь мне, я тебя предам. Я здесь, потому, что меня заставили. Но у них был Андрей и я просто молча ждала, когда он примет решение.

— Оставайся, — наконец сказал он. — Пошли за мной.

Я пошла за ним по широкому коридору, Тотошка на трех лапах за мной, он боялся один оставаться. Собачьи коготки цокали по дорогому паркету и я немного жалела Дежнева, которому терпеть нас бог знает, сколько времени.

— Эта комната будет твоей, — открыл дверь Дежнев. — Ванная у тебя своя. Чистое белье в прачечной, сейчас покажу, заправь сама. Ужина нет, можешь организовать сама. В квартире есть тренажёрный зал и кинотеатр, которым никто не пользовался, юзай на здоровье, только мне не мешай. И пусть собака не лает.

— Если бы не моя собака, вы бы умерли в малине, — напомнила я, и Дежнев снова сморщился.

Прачечная тоже была огромной. Несколько стиральных машин, сушильная машинка, рядами полочки с полезной ерундой. Широкие шкафы, в которых в индивидуальных пакетах чистое постельное белье. Я застелила постель, рухнула на неё сверху, чувствуя, насколько податлив и комфортен матрас подо мной, и подумала — если бы не Андрюшка, все это можно было бы счесть замечательным приключением.

 Глава 20. Михаил

Снился мне тёмный погреб Веры. Промозгло, через одеяло всеми позвонками чувствую холодную неровность пола. Вера склоняется, свет фонарика и керосинки золотит её волосы. А лица я не вижу, и так увидеть его хочется… а потом она уходит, остаются только сырость, темнота, обжигающая боль ран. Там наверху мои враги ждут, когда я издохну, а ещё — собака. Собака лает.                             

Я даже не сразу понял, что она в реальности лает. Темно, только от окна мутный ночной свет луны. Подумал ещё — какой, к черту, лай? Я за столько миллионов купил эту квартиру, не должно быть ничего слышно. Но было. Вскоре стало понятно почему — пёсик сидел прямо перед моей дверью. Я встал, открыл, он ощерил на меня зубы ещё и злобно зарычал.

— Ты не обнаглел ли? —ласково спросил я. — Сейчас за шкирку возьму и в окошко брошу, а тут столько лететь, что по дороге обгадиться успеешь.           

Пёс мне не поверил — тявкнул угрожающе и на трех лапах захромал в сторону комнаты Веры. Та спала с приоткрытой дверью и включённым ночником. Одеялом не накрылась, обняла, охватила ногами. Попку видно, только отнюдь не голую, в розовых шортиках с картинками. Прищурился — поросятки. В моем доме баба спит, у неё ранена собака, а на заднице розовые поросята.      

— Детский сад, — буркнул я.                   

Пёс снова на меня тявкнул, я осторожно, чтобы остальные лапы не доломать, ногой запихнул его внутрь комнаты и дверь закрыл. Пусть своей хозяйке спать не даёт, я в их разборки встревать не намерен. Уснул, и все равно мне ночью мерещился цокот трех лап по коридорам.

Проснулся слишком поздно — солнце уже стояло, шторы не закрыты, светит с такой силой, словно не конец августа, а разгар июля, и самые жаркие дни ещё впереди. Неторопясь принял душ, побрился. Веру я выкинул из головы, словно её и не было, в коридор вышел и обомлел — едой пахло. Пахло едой у меня дома.                  

Тут надо сказать, что домработница у меня была. Три раза в неделю приходила, вылизывала все до блеска и благополучно исчезала. Здесь никто не готовил, возможно — никогда. Я ел в своём ресторане, если нужно было, оттуда же доставляли. Домработница ставила в холодильник что-то, что я мог бы сожрать если бы приспичило, например йогурт, потом это же выкидывала. А теперь пахло чем-то таким, из детства прямиком. Напрягся и вспомнил — ваниль. Бабушка пекла пироги сладкие и булочки с ванилью. Завитушки сахарные — вспомнил, как они хрустят на зубах и рот наполнился слюной.

— Здрасьте, — сказала Вера. — То есть доброе утро.

— Доброе, — растерянно отозвался я. — А это что?

И указал на стол. На нем, в большом красивом блюде гора не менее красивых оладушек. Золотистых, пухленьких, с ажурными узорами.

— Это оладьи. Сметанки бы конечно, но нет её у вас.

— А…где ты продукты нашла?

Вера улыбнулась, шагнула к кухонным шкафам и открыла дверцу. Я знал, что чем-то они наполнены, как минимум, посудой, но наличие муки и ванили было для меня сюрпризом.  Надеюсь, это съедобно, квартире пять лет, полагаю, муке столько же.

— Вот тут все и было. А тесто на йогурте замешала, нашла в холодильнике.             

Повернулась ко мне спиной гремя чашками, я поневоле посмотрел на попу. Поросята были на месте, розовая ткань аккуратно, в меру, обтягивала аппетитные полушария. Пёс проследил за моим взглядом и ещё раз рыкнул, осмелел, а каким зашуганным его вчера Вера привезла.