Марков лежит на животе, я падаю ему на спину и чувствую, как его руки пробегают по мне. Я взвизгиваю, потому что меня пронзает высоковольтная дуга. Начинаю хохотать, со мной творится что-то невообразимое. Конечно, я была влюблена.
Однажды мы пришли на репетицию, я играла Юлию Павловну Тугину, а он – Фрола Федуловича Прибыткова. Нам объявили, что Юрия Александровича Завадского не будет. Тогда Марков подошёл к авансцене и заявил второму режиссёру: «Передайте Юрию Александровичу, что я с Талызиной без него репетировать не буду!» И ушёл.
У Лёни была невероятная сексуальная привлекательность, особая мужская манкость, которая перехлёстывала через рампу. Женщины сходили по нему с ума. Щедрый, жестокий, нежный, грубый – в нём было столько всего! Он был потрясающим актёром, но очень пил. Он предложил мне выйти за него замуж. Лёня как раз разошёлся с женой, а я была несвободна. Я подумала, что меня ждёт повторение того, что я уже имела. Тем более что Марков виделся мне необузданной стихией. Я отказала, потому что были для этого основания. Он сказал: «Если бы мы поженились, то театр был бы наш. Мы бы перевернули этот театр!»
Это был потрясающего дарования актёр, что называется, от Бога. Жаль, что у него не сложилось в кино. Он из-за этого страдал, комплексовал. Только под конец жизни снялся в картине «Мой ласковый и нежный зверь». Лёню недооценили, и кинематограф от этого пострадал. Я могу сравнить Маркова только с Марлоном Брандо.
Будучи молодой актрисой, я ходила смотреть все спектакли нашего театра. Видимо, я производила впечатление наивной девушки, и поэтому ко мне все артисты стали относиться очень хорошо.
Гастроли нашего театра шли в Сочи и в Краснодаре. И вдруг произошла накладка. В спектакле «Наша дочь», где главную роль играла Нелли Молчадская, был персонаж – девочка-подружка. А исполнительница этой роли была занята в каком-то основном спектакле, который шёл в Сочи. Приняли решение: «Пусть сыграет Талызина. Это будет её боевое крещение».
Меня отправили на каком-то кукурузнике, я приехала за день до спектакля. А сцена у меня была с Молчадской и Сошальской. И они на всю жизнь остались моими первыми учителями. Нелли Молчадская мне сразу сказала: «Валя, никогда не опаздывайте и никогда ни о ком плохо не говорите…» Нелли дала мне много советов. Она очень хорошо начинала и вполне могла стать большой актрисой, но у неё не произошёл переход к возрастным ролям.
И когда мы пришли с Нелли к Варваре Сошальской, то Варвара (она была очень красивая женщина) сидела в каком-то цветастом халате. Она сказала: «Даже если вы ни одного слова не скажете, мы с Нелли сыграем. Так что не волнуйтесь, не переживайте».
Я, конечно, очень волновалась. Текста у меня было немного. По сюжету я учила Нелли, как из двойки сделать пятёрку. Потом приходила Сошальская (она играла мать), дочь ей показывала дневник, и она говорила: «Так ты тут подтёрла, что ли?..» И это уже был конфликт в советской пьесе.
Никогда не забуду, с какой доброжелательностью они ко мне относились. А я всегда смотрела на них снизу вверх, с придыханием, как на моих учителей. Потом я говорила Нелли: «Вы же не знаете, что я вас очень люблю». Она смущалась: «Господи, да за что меня любить?» – «Я вас люблю ещё с того краснодарского спектакля…» И всегда, что бы ни говорила Нелли, а она говорила жёстко и очень точно, я принимала. Очень часто я от неё слышала, что халдизм – это ужасно. Ну, я опаздывала – и ничего не могла с этим поделать…
А Варвара Сошальская оставалась до конца моей подругой. Варвара была петербурженка, красивая женщина, очень умная. Она курила, играла в преферанс. Я бы сказала, она была не бытовая женщина.
Она очень ко мне хорошо относилась, даже любила меня, потому что я ей нравилась как артистка. Пожалуй, это главное. А я всегда к ней тянулась. Её судьба в театре могла сложиться иначе, но она была одного возраста с Верой Марецкой и одного амплуа. Поэтому Варвара, конечно, была обездолена. Все лучшие роли играла Марецкая. И редко Варваре выпадало играть вторым составом с Марецкой, потому что Вера Петровна своих ролей не отдавала, у неё были все первые роли. И у Варвары всегда было ощущение какой-то несправедливости.
Она, между прочим, была первой героиней у режиссёра Радлова. Когда началась война, они работали на юге. В марте 1942 года они вместе с театром были эвакуированы в Пятигорск. В августе немцы заняли город, и часть труппы вместе с Радловым и его семьёй оказалась в оккупации. Варваре Сошальской удалось выскочить, она успела уехать.
В феврале 1943 года немцы отправили театр в Запорожье, затем в Берлин и, в конце концов, на юг Франции. После окончания войны Радловы переехали в Париж.