Мои пригорки, ручейки. Воспоминания актрисы

Потом мы поехали в Свердловск. У нас не было директора, а звонили уже со всех концов России. Борина популярность не знала пределов. Причём на самых разных уровнях. И когда мы приезжали в какой-нибудь дворец культуры и оказывалось, что директор – женщина, она на Борю смотрела, как кролик на удава. Я помню, он говорит: «Нам нужен стол!» – «Да, будет!» – и продолжает на него смотреть. Боря идёт дальше по списку: «Потом: ещё нужно четыре стула!» – «Будет!» – и по-прежнему не сводит глаз. «Ещё надо торшер», – диктует Боря. «Да, будет торшер!» – соглашается начальница, отдавая очередную команду и глядя на Борю как на чудо. Я ничего не придумываю, я это видела своими глазами, мне было смешно и приятно. Женщины его боготворили.

Однажды мы шли по вокзалу, и носильщик вдруг сказал: «Борис, а ты постарел, между прочим…» И Боря без паузы выдал: «Ну, ты тоже не мальчик!» – и пошёл дальше. Должна честно признаться, что шли всё-таки больше на него, я просто хорошо играла. Мне было легко и приятно рядом с Борисом.

Когда я познакомилась с его женой, она сказала: «Вы старше…» Я ответила: «Знаете, Таня, вы ему не вкладывайте эту мысль, что я старше. Старше и старше… Может быть, я по роли старше, по спектаклю. Но всё-таки нам играть, и у него должна быть ко мне какая-то симпатия…» Я ему не нравилась, может быть, как женщина. Но я ему нравилась как артистка, это – да, никаких сомнений.

Так как я объездила весь Советский Союз и всю Россию по второму, а то и по третьему разу, то я уже хорошо ориентировалась. Однажды мы приехали в Киев, и Борис выходит из номера, а я уже с сопровождающей девочкой, с корзинами, собираюсь за покупками. «Вот вы, куда вы сейчас идёте?» – интересуется Боря. «На рынок!» – «А зачем?» – «За вишнями!» – «Почему вы только себе покупаете, почему мне не покупаете?» – «А вам тоже хочется? (Мы с ним иногда были на «вы», иногда на «ты».) – «Конечно!» Я говорю: «Ну, мы вам купим, однозначно».

У Бори оказался один недостаток. Я понимаю, что при его красоте, при его популярности невозможно было себя сохранить. И он был слаб и не мог как-то себя ограничить.

Однажды в один из первых спектаклей мы пошли на сцену, а в комнате рядом нам уже накрывали стол. Там было вино, водка, закуска, всё-всё… Естественно, запахи дразнили. Я прошла мимо, а Боря зашёл, а там были одни бабы. Он купался в этом море любви, симпатии, обожания.

У нас спектакль через 10 минут, а мой партнёр, наверное, кому-то предложил выпить, потом ещё… Короче говоря, я стою в кулисах, а он стоит напротив (мы выходили с двух сторон кулисы), и я вижу, что Боря как-то странно себя ведёт. Это меня насторожило. А когда мы вышли на сцену, я поняла, что Боря, мягко выражаясь, нетрезв. Он, конечно, очень профессиональный актёр, и талант, говорят, не пропьёшь, но есть какие-то границы, которые нельзя переходить.

Мы всё-таки отыграли наш спектакль, а потом я сказала: «Мы с вами расходимся, я этого терпеть не буду». Он замялся и пробормотал: «Ну что ж, расходимся – значит расходимся…»

Спектакль готовый, спектакль хороший, да ещё про любовь. Опять пошли звонки, приглашения. В общем, я сдалась. Мне показалось, что Боря сделал для себя какие-то выводы. Он держался. И только однажды случился срыв.

Прилетаем мы в Ухту. На дворе середина девяностых. Лихие годы. Бригады, бандиты, группировки. Встречает нас продюсер – молодой парень по имени Миша, который нас и пригласил в Уфу Он сказал: «Вот вы прилетите 7-го, а спектакль назначен на 9-е, но ни 8-го, ни 9-го самолёта нет, только 7-го». Хорошо, значит 7-го.

Мы прилетели. И только самолёт приземлился, у трапа стоял Миша с какими-то мужиками. Их было двое или трое. Один очень выделялся своей выразительной фактурой: жилистый парень, с бритым наголо черепом, торчащими ушами, маленькими голубыми глазками. Такой бандитский типаж. И они как-то Борю взяли… и увели. И Миша только крикнул мне и звукорежиссёру Марине: «Вас будут кормить в гостинице: завтрак, обед и ужин». И они словно растворились. Это было 7-го утром.

Мы приехали в гостиницу. Действительно, нас в ресторане кормили. Мы немножко погуляли, походили. Потом проверили с местным радистом радиорубку, всё ему показали. Посмотрели декорацию. Прошло седьмое число, и наступило восьмое.

От Бори ни звонка, ни записки, ничего… Полное молчание. Идёт день. Опять мы завтракаем, обедаем, гуляем, ужинаем, занимаемся профессиональными делами. На душе кошки скребут: где же Боря?

Опять проходит день. Ни привета, ни ответа – ничего. Уже всякие жуткие мысли в голову лезут. Живой Боря, не живой – не знаем. Продюсер Миша тоже как в воду канул.

Девятого просыпаюсь в 6 утра. Мне нехорошо. Чувствую, что надо вызвать «скорую помощь». «Скорая» приезжает быстро. «Знаете, у вас давление, почему вы не пьёте лекарства?» Снижают давление, я лежу, засыпаю, всё хорошо. В час дня ко мне приходит звукорежиссёр и начинает плакать. Я спрашиваю: «Что ты плачешь? Мы в три часа поедем, проверим декорацию, я загримируюсь. Ты проверяешь аппаратуру. Что ты плачешь?»