Мои пригорки, ручейки. Воспоминания актрисы

Но однажды объявился Валька и пригласил меня в ресторан. Он к тому времени окончил какой-то технический вуз, работал на ГЭС и преуспевал по тем временам. Мы сидели в ресторане «Берлин», и он уговаривал меня выйти за него замуж. Валька клялся: «Всё брошу ради тебя». Но я уже училась в институте, а у него было двое детей. И я сказала, что не пойду за него. Весь стол был уставлен дорогой едой, он заказал ещё карпа. В голодные студенческие годы посещение ресторана для меня было событием крайне редким. Но я не притронулась к еде. Я сидела и плакала. А потом встала и пошла. Вот так всё и закончилось…

Я до девятого класса играла в куклы. У меня были театры: музыкальной комедии, оперы и балета, а также кинотеатр. Мама мне говорила: «Валя, ну ты хоть бы на танцы пошла». А я играла в театр, у меня были артисты. Я занавешивала окна и разыгрывала всё в полутемной комнате, в театре же всегда темно…

Моя влюбчивость, наверное, передалась мне от папы, который часто терял голову. В сельхозинституте я с ходу влюбилась в преподавателя немецкого языка. Он был похож на мешок: бесцветные глазки, ни ресниц, ни бровей. Влюблённость длилась две недели, потом она прошла как насморк.

Увлечений у меня было много, но все они оставались тайными, келейными. В ГИТИСе я потеряла голову от Вали Козлова, он потом стал мужем Люсьены Овчинниковой. Когда я ему лет через десять об этом сказала, он воскликнул: «Что же ты раньше молчала?!» А я даже не знала, нравилась ему или нет. Я ведь строгая была, неприступная. Настоящая недотрога. Ко мне просто боялись подойти. Это было, конечно, связано со строгим воспитанием мамы. А возможно, я ощущала себя старше своих однокурсников, хотя нас разделяли всего два года. Но эти два года учёбы в сельхозинституте действительно сделали меня взрослее.

Когда я поступила в ГИТИС, я словно в другой мир попала. Мне нравилось абсолютно всё. Поселили меня в общежитии на Трифоновке самой первой. Другие девочки ещё не приехали. А я осталась в Москве и до конца лета жила в этой комнате в полном одиночестве. Пять пустых коек – выбирай любую! Мне было 19 лет.

Тот август выдался пыльным, душным и жарким. По Трубной ходили трамваи. Я была так счастлива, что чувствовала крылья за спиной: ведь я стала студенткой ГИТИСа, куда хотела, нет, мечтала поступить. Удивительно, но я и сейчас буквально в деталях помню всё, даже еду.

На улице какая-то женщина продавала странные зелёные ягоды на одной ветке. Я подумала: что это за интересные плоды? Подошла и спросила: «А что это такое?» – «Как что? Это виноград». Первый раз я увидела, что такое виноград. Виноград был дешёвый, я купила пять килограмм и отправилась в свою комнату.

Первый курс ГИТИСа. Я, Солодилин, Толкунов, Варвара Алексеевна Вронская и Охрименко.

В общежитии половицы ходили ходуном. По-моему, если шли по второму этажу, то на первом всё сыпалось… Здание строили пленные немцы. Это были времянки, сооружённые для строителей, ремонтировавших Рижский вокзал. Всё-таки немцы умеют работать: эти времянки хорошо послужили. И каждый год говорили, что общежитие должны снести, но я прожила там четыре года. В этих стенах на Трифоновке все жили: и Табаков, и Ефремов, и Виктюк… Кто там только не жил!..

Я пришла, вымыла все пять килограмм винограда, положила в какую-то алюминиевую миску и села есть. Этот виноград оказался очень вкусным. Я ведь никогда его раньше не ела. Может быть, в Омске его просто не было в продаже, но скорее, он считался непозволительной роскошью. В общем, за один присест я съела почти всё, но ещё немного осталось, может, килограмм, может, больше… Миску поставила в тумбочку, легла спать. Утром встала, доела этот виноград и на всю жизнь его возненавидела.

Вот удивительная вещь. Когда я была в Ташкенте, перед самолётом оставалось время. Я вышла на площадь, а там горы этого винограда лежали. Каких сортов только не было! И «пальчики», и ещё что-то… Я выбрать не могла от изобилия. Постояла, полюбовалась, а потом подумала: что, в Москве винограда нет, что ли? И не взяла. Потому что как-то к нему была не расположена.

К началу учёбы заселились девочки, все оказались очень симпатичные, очень хорошие. Мы находились в предвкушении чего-то необыкновенного, чувствовали себя по-настоящему счастливыми. Одна девочка была из Киева, вторая – из Саратова, третья – из Ленинграда, четвёртая – из Подмосковья, и я одна приехала из Сибири. Когда мы пришли на первое занятие в ГИТИС и сели кругом, то все девочки как по команде надели очки. И педагог, Николай Васильевич Петров, пришёл в полный ужас, что набрал слепых артисток. Он был аристократичный, лёгкий, общительный, душевный, его называли на французский манер Николя Петер.

Курс у нас получился фантастический. Мужики потрясающие: Вадик Бероев, Слава Богачёв, Володя Толкунов, Юра Кречетов, Володя Шурупов, Женя Терновский… Никого нет. Все рано ушли – пили…