Мой слуга Тень (СИ)

Рекстон снял куртку, расстелил ее на земле и помог Ирис сесть. Потом сел сам, сорвал травинку, сунул в рот и блаженно растянулся на спине.

Ирис украдкой поглядывала на его профиль. Она не узнавала вечно озабоченного, сдержанного и мрачноватого дворецкого. Утреннее солнце блестело в его черных волосах, на лоб упала прядь. Суровые черты смягчились. Арман словно скинул лет десять и тонн сто забот.

– Люблю это место, – сказал он негромко. – Я часто прихожу сюда, когда хочу побыть один. Для слуг одиночество – роскошь.

Он замолчал и мягко улыбнулся. Ирис не отводила от него глаз. Она и не подозревала, что Рекстон склонен к сентиментальности.

– Выходит, вы богач, – заметила она. – Раз можете позволить себе такую красоту.

Она обвела рукой долину и рассмеялась. Как эта картина непохожа на суетливое, дымное утро в столице! Здесь солнце светит ясно, здесь дышится полной грудью, и пахнет не бензином и гнилыми водорослями, а свежескошенной травой и цветами.

– Теперь вся эта красота ваша, Ирис. Все эти земли, этот дом. Вы о таком мечтали, когда ехали сюда?

– Да, я мечтала именно о таком, – подтвердила Ирис. А потом вытянулась рядом с Рекстоном, оперлась на локоть и повернулась к нему.

– А вы о чем мечтаете, Арман?

***

Он тоже повернулся на бок и поднялся на локте. Перекатил травинку из одного угла губ в другой, прищурился, помолчал.

Скажет ли он правду, будет ли откровенен или отделается безличным, принятым в таких случаях ответом? Или опять ответит отповедью о долге, как и раньше?

– Я мечтаю иметь что-то свое, – сказал он серьезно.

– Что значит – свое?

– У меня никогда не было ничего своего, Ирис. Дома, семьи. Я живу в «Черном дубе» почти всю свою жизнь, и очень привязан к членам семьи цу Герике и Эрколе. Но все же я не один из них. И «Черный дуб» принадлежит не мне. Все, что у меня есть – несколько костюмов, книги, коллекция средств для ухода за обувью хозяев и оленья берцовая кость, – он широко, но немного грустно улыбнулся.

– Вы всегда можете уйти.

– Сейчас не могу, Ирис. И не хочу. Но от мечты не отказываюсь. У меня есть неплохие сбережения. Когда-нибудь, когда я больше не буду нужен хозяевам, я смогу купить свой дом. Возможно, открою отель или ресторан. Или начну учить молодых слуг.

– Может пройти немало времени, пока ваша мечта осуществиться.

– Что ж, так тому и быть. Меня устраивает моя жизнь и я считаю, что живу ее правильно, и горжусь своей работой.

– А вы бы не хотели повидать мир? Вы были где-то еще, кроме столицы?

– Был, – Рекстон ответил внезапно сухо. – Я повидал немало мест, хороших и плохих. В основном плохих. Именно поэтому ценю то, что сейчас имею.

Ирис собралась расспрашивать дальше, но Арман сразу же перехватил инициативу:

– А вы, Ирис? О чем вы еще мечтаете, кроме как получить поместье?

Ирис не обиделась на него за прямоту вопроса, потому что в нем не было ни осуждения, ни обвинения, лишь констатация факта и подлинный интерес.

– О том же, о чем и вы, Арман. Иметь что-то свое и постоянное. У меня тоже никогда не было своего дома. Не было большой семьи с братьями и сестрами. Да и близких друзей, по сути, не было. У бродяг редко бывают близкие друзья. Все в нашей жизни временное. Но зато у меня есть прекрасный приемный отец, Финеас. Мне повезло. Он скоро приедет сюда! Вы познакомитесь и обязательно друг другу понравитесь.

– Вам так хочется, чтобы мы понравились друг другу?

– Да. Потому что вы и Финеас – те люди, кого я уважаю.

– Вы не очень-то уважали меня, когда приехали сюда несколько дней назад, – усмехнулся Рекстон.

– Потому что вы назвали меня мошенницей и обыскали мой чемодан!

– Да, виновен, – Арман вдруг накрыл своей рукой ее руку.

– Ирис, я обещал вашим куклам извиниться перед вами. И вот, прошу – простите меня. Знаю, я порой бываю надменен и полон предубеждений. Но мое мнение о вас полностью изменилось за эти дни. Ирис, я был бы счастлив назвать себя вашим другом.

Он говорил так проникновенно, а его голос был так бархатист, что сердце Ирис заколотилось. Как зачарованная, она смотрела на его руку с длинными, загорелыми пальцами, что лежала на ее запястье. Ее кожа пылала от их прикосновения.

И вдруг Ирис представила, как эти красивые пальцы труженика касаются ее щеки… шеи… груди, и ее опалило жаром.

Она с огромным трудом подняла голову, чтобы посмотреть в его глаза.

Солнце обливало Рекстона золотистым светом, в его зрачках поблескивали искорки, и в этот момент дворецкий показался Ирис таким красивым, что у нее защемило в груди. Они лежали так близко друг к другу, что почти соприкасались носами. Его теплое дыхание шевелило локон на ее виске.

Ирис необъяснимо занервничала. В выражении лица Армана, в его пытливых глазах и его выверенных словах и движениях было нечто такое, от чего ей делалось не по себе.