Мои странные мысли

Договориться они с Самихой не могли о другом: это другое проявлялось, когда Самиха, пропустив стаканчик ракы, доставала одно из писем и принималась спрашивать Мевлюта, чего он добивался, когда сравнивал ее глаза с «разбойником, преградившим ему путь». Самиха считала, что в том, что она спрашивает, нет ничего зазорного и ничто не нарушает их договора, так как Мевлют писал эти слова ей, а следовательно, мог их и объяснить. Мевлют с этим соглашался, но отказывался говорить о том, что думал и чувствовал в те времена.

Самиха настаивала:

– Ты можешь не пытаться вновь почувствовать то же самое, но рассказать, что ты чувствовал тогда, когда писал мне все это, ты можешь.

Мевлют пытался объяснить жене, что он чувствовал в возрасте двадцати трех лет, когда писал письма, но вскоре понимал, что не может продолжать этот разговор. Однажды заминка Мевлюта даже вывела Самиху из себя, и она сказала:

– Вот сейчас ты не можешь заставить себя сказать мне, что ты чувствовал по отношению ко мне тогда!

– Да, ведь я уже не тот человек, что писал эти письма! – ответил ей Мевлют.

Воцарилось молчание, за время которого Мевлют ясно осознал, что стал другим человеком не только потому, что прошло много лет и волосы его побелели, а потому, что в жизни его случилась любовь к Райихе. Самиха тоже почувствовала, что не сможет выжать из Мевлюта романтические признания. Мевлют заметил, что жена все поняла и смирилась, и тут же ощутил угрызения совести.

В тот праздничный день, когда он вернулся домой из клубного дома уже в сумерках, Самиха сидела за обеденным столом и пила чай. Перед ней лежало одно из писем. Мевлют понял, что она сегодня выпила уже довольно много ракы, а поэтому села пить чай, и это его обрадовало.

Почему, интересно, Мевлют сравнил ее глаза с нарциссом в одном из писем, отправленных из гарнизона в Карсе? Это письмо было написано примерно в то время, когда Тургут-паша взял его под свое покровительство; Мевлют признался, что ему посоветовал так написать один сослуживец, школьный учитель литературы. В османской поэзии нарцисс обычно был символом глаз: так как женщины в прежние времена почти полностью закрывали свое тело, мужчины могли видеть только их глаза, и поэтому вся диванная[75] и народная поэзия была посвящена почти исключительно глазам. Мевлют подробно рассказал жене обо всем, что он узнал от учителя, добавив от себя: «Когда тебя манит пара таких прекрасных глаз, ты теряешь себя и даже забываешь о том, что ты делал».

– Но ничего этого нет в письмах! – возразила Самиха.

Охваченный пылом воспоминаний, Мевлют вспомнил, каким важным было то самое письмо про нарциссы, которое он отправлял из гарнизона. Теперь он тогдашний не казался себе просто пылким молодым человеком; тогда он представлял себе прекрасную девушку, которой были адресованы все эти слова. Да, да, он видел образ юной девушки, почти ребенка, чьи нежные черты проступили теперь с исключительной четкостью. Девочка, образ которой заставил сердце Мевлюта колотиться быстрее, была не Самиха. Это была Райиха.

Он забеспокоился, что жена сейчас заметит, что он вспомнил ее сестру, так что он поспешно заговорил о языке сердца и о роли НАМЕРЕНИЯ, ВОЛИ и случайностей судьбы – КЫСМЕТ в человеческой жизни. Иногда, когда Самиха произносила за чтением писем такие слова, как «твои загадочные глаза» или «манящие глаза», Мевлют начинал перебирать в памяти узоры, которые вышивала окрыленная этими письмами Райиха на занавесках для приданого будущих невест. Самиха была в курсе бесед Мевлюта со Святым Наставником и иногда пыталась доказать Мевлюту, что их встреча была не следствием случайности, кысмет, а следствием намерения и воли. Об этом Самиха часто говорила, когда они с Мевлютом начинали разбирать письма. А в тот праздничный вечер, когда за окном стемнело, она придумала несколько убедительных новых доводов.

В тот вечер она рассказывала, что Мевлют впервые встретился с ней не на свадьбе у Коркута летом 1978 года, а ровно за шесть лет до того, летом 1972 года, когда Мевлюту предстояла пересдача экзамена по английскому (Мевлют никогда не рассказывал Самихе об учительнице Назлы). Тем летом Мевлют каждый день ходил пешком из деревни Дженнет-Пынар в деревню Гюмюш-Дере и обратно брать уроки английского у сына человека, который эмигрировал в Германию вместе с семьей и приезжал оттуда в отпуск. Когда каждый жаркий летний день оба мальчика – Мевлют и сын того человека – садились под чинару читать английский учебник, Самиха и Райиха издали наблюдали за ними, потому что в деревне человек с книгой был редкостью. Уже тогда Самиха заметила, что Райихе нравится Мевлют. Много лет спустя, когда она узнала от Ведихи, что Мевлют пишет письма Райихе, она решила не говорить ей, что в тех письмах речь шла о ее собственных глазах.

– А почему ты тогда не сказала Райихе правду? – осторожно спросил Мевлют.