Мой театр. По страницам дневника. Книга II

Вернувшись в Москву, весь август, изо дня в день, я ездил на велосипеде, подаренном мне Катей, качал ноги, и каждый день ходил в театр заниматься. В сентябре предстояло станцевать Дезире в «Спящей красавице». В это никто не верил, меня «списали».

На велосипеде от своего дома на 2-й Фрунзенской улице я доезжал до Новых Черемушек, где жил Пестов, гонял в магазин, покупая ему продукты. Пётр Антонович руками всплескивал: «Господи, Коля, как такое возможно!» Он за меня очень переживал, но виду не показывал. Мы с ним много тогда смеялись.

Как-то раз я поставил себе цель – въехать на Метромост на Воробьевых горах ни разу не остановившись, и загадал: если сделаю это – затанцую. Сказать, что это очень тяжело, – ничего не сказать. Мало того что в гору подниматься, рядом несется поток машин. Но я исполнил то, что загадал. В день ездил часов по пять в Нескучном саду, в Лужниках, на Патриарших прудах. Крутил педали до тех пор, пока нога не отказывалась двигаться.

Однажды нарезал круги вокруг Новодевичьего монастыря, когда туда патриарх приехал, его телевидение снимало. Я случайно попал в поле зрения камер. Вечером меня, рассекающего на велосипеде, по всем каналам показали.

В то время в моей квартире появилась кошка по имени Тяпа. Она сразу себя повела как полноправная хозяйка, разрешив мне проживать с ней рядом в пределах одной жилплощади.

11

Как-то пришел я в гости к Спиваковым, предупредил, что заскочу ненадолго. «Куда собрался? Посиди!» – сказал Володя. «У меня в тренажерном зале время качалки, не могу пропустить». – «А что, у вас в театре нет тренажеров?» – «Нет у нас ничего!» И… Спиваков с супругой подарили мне тренажер. Его привезли в Большой театр, я лет пять на нем занимался, потом отдал его ребятам из кордебалета. До недавнего времени это был единственный тренажер на весь ГАБТ.

Начался 229-й сезон Большого театра, у меня 13-й. Поняв, что «Спящую красавицу» в середине сентябре не осилить, я стал готовиться к «Пиковой даме». Сомнений по этому поводу у меня не было, зато они были у всех остальных. Как-то бегу по лестнице в буфет, слышу разговор в курилке «лучших людей на районе», включая Гуданова.

Когда Гуданов пришел в театр, он был на год меня младше, я к нему хорошо относился, способный парень. Но очень скоро Дима, возомнив себя звездой, заявил мне в лицо, что я занимаю его место! Когда я сломался, в театре ему отдали партию Германна в «Пиковой даме». Приехали ассистенты Пети, но сам Ролан никогда с Гудановым не только не репетировал, но даже в спектакле его не захотел увидеть. Дима не был ему интересен.

Так вот, про разговор в курилке. Слышу, Гуданов говорит тоном капризной звезды: «Да не может он, он не будет никогда танцевать, я буду за него сейчас все спектакли танцевать!» Стоя на лестнице, я про себя подумал: «Ты? За меня? Только вперед ногами!» У меня в горле комок встал.

12

Мое полноценное возвращение на сцену случилось в мюзикле «Ромео и Джульетта» на сцене Московского театра оперетты 1 октября 2004 года. В зале: и «наши», и «не наши», и всевозможные VIPы. Катя Гечмен-Вальдек, как говорится, взбила пену, шороху навела. По ТВ крутили клип, мои интервью, рекламный плакат мюзикла со мной – полуголым – висел по всей Москве. Объясню, почему полуголым. Смешная история.

В июне месяце, когда я станцевал Карабос, мне позвонили из российской редакции журнала «Vogue»: «Николай, у нас есть задумка сделать фотосессию солистов Большого театра». Для съемок пригласили безумно модного и знаменитого на весь мир французского фотографа Матиаса Вринса со стилистом, работавшим с принцессой Дианой, Джекки Кеннеди…

В назначенное время я оказался на Петровке в отеле «Марриотт Аврора», где находился салон красоты «Guerlain», который являлся одним из участников этого проекта. Мне помыли голову, немного укоротив волосы, и сделали их совершенно прямыми, объяснив, что кудри не в моде.

Зайдя в свою гримерку в ГАБТе, я увидел, что на плечиках висят мои 14 костюмов к разным балетам, и понял, что съемка на сутки как минимум. Спрашиваю: «Во всех костюмах будем сниматься?» – «Да-да-да-да, во всех!»

Когда мне на лицо наносили легкий грим, в раздевалке появился Матиас Вринс. Человек необыкновенной красоты: хорошего роста, лет сорока, слегка загорелый, каштановые волосы, голубые глаза, одет… Не человек – картинка. А вслед за ним вырисовался высокий афроамериканец, тоже немыслимой красоты.

Француз вокруг меня походил и вдруг спрашивает: «Николя, у вас есть маленькие черные плавки?» – «Есть, под какой костюм надевать?» – «Нет-нет, начнем с плавок, потом остальное».

Мы поднялись на крышу портика Большого театра, прямо к Аполлону, управляющему квадригой. Июнь. Полдень. Я не боюсь высоты, посмотрел вниз, там люди ходят. Вринс прислонил меня к одному из коней. Они раскаленные от солнца и страшно грязные, слой черной сажи, пыли с палец толщиной.