Мои воспоминания

а) новый устав академии; б) новые программы курсов, согласованные с их целевыми установками; в) озаботиться о политическом воспитании слушателей, которого совершенно не было в Военно-морской академии при старом ее уставе.

Руководство по выработке устава и программ вновь учрежденного военно-морского факультета он принял на себя. Общее руководство по составлению программ курсов технических отделов он возложил на меня и на профессоров этих отделов. Не следует думать, что это была простая работа. Надо было выработать целевые установки каждого отдела и каждого предмета, согласовать с ними программы курсов, выяснить, для чего нужен тот или иной отдел математики, теоретической механики и физики, что надо из химии, которой раньше не было.

Всякий профессор склонен для своего предмета требовать столько часов, что для всех предметов и 24 часов в сутки не хватает. Легко согласовать предметы, когда есть печатное или литографированное руководства; но по многим специальным предметам таких руководств не было, поэтому сперва надо было составить настолько подробные программы, чтобы они являлись как бы конспектами курсов, и тогда становится ясным, почему это длилось два с лишним года.

На политическое воспитание могли быть уделяемы как утренние, так и вечерние часы, последние – для докладов; но здесь нельзя увлекаться – слушателю надо оставить время для отдыха, для самостоятельных занятий вечером, иначе он не усвоит курсов и не сможет сделать задач, упражнений, детальных проектов и дипломного проекта.

Когда все было согласовано, Н. Л. Кладо доложил исполненную работу Реввоенсовету, и 1 апреля 1919 г. новый устав Военно-морской академии был утвержден с приложением к нему новых программ. Но Н. Л. Кладо не пришлось руководить возобновленной академией, ибо летом 1919 г. он скончался, после чего начальником академии был назначен я.

По вновь устраиваемому военно-морскому отделу предстояло еще много длительной работы; ею руководил проф. Б. Б. Жерве, поэтому с согласия командующего флотом я в 1920 г. передал ему должность начальника академии, чтобы он мог руководить военно-морским отделом с полнотой власти. Само собою разумеется, что за 25 лет ни техника морского дела, ни военно-морские науки не стояли на месте. Но вложенные при составлении устава и программ принципы оказались правильными, и Военно-морская академия заслужила доверие флота.

Ныне в нее идут лучшие офицеры флота, она издает руководства и труды своих питомцев, многие из которых стали Героями Советского Союза, лауреатами Сталинских премий, докторами астрономии, геодезии и технических наук, и можно смело выразить пожелание долгой и плодотворной деятельности Военно-морской академии на пользу флота и нашей Родины и на блестящие его победы над врагом.

О кафедрах прикладных наук

В числе прочих сотоварищей[68] мне было предложено изложить письменно соображения, в силу которых я считаю полезным включение в состав Отделения физико-математических наук кафедр по так называемым прикладным наукам или техническим наукам.

Исполняя это поручение по отношению к группе наук физико-механических, я невольно перечитал перевод известной речи Вил. Дж. Макгорна Ранкина: «De concordia inter scientiarum Machinalium Completationem et Usum»,[69]

помещенной как введение в его руководстве «Прикладной механики».

Эта речь была произнесена Ранкиным 3 января 1856 г. при занятии кафедры гражданского инженерного искусства и прикладной механики, незадолго перед тем учрежденной при Глазгоуском университете. Соображения, высказанные знаменитым ученым и инженером, одним из основателей термодинамики, не утратил своей силы и по наше время; поэтому я позволю себе привести краткие выдержки из этой речи, ибо, по сути дела, академическая и университетская кафедры весьма близки, и учреждение кафедры инженерной науки при древнем университете представлялось столь же необычным, как и при одной из старейших академий.

«Противопоставление теории и практики, – говорил Ранкин, – ведет свое начало еще от древних греков, являющихся родоначальниками нашей культуры и нашими учителями в областях геометрии, философии, поэзии и искусств вообще; но по отношению к физике и механике познания древних греков были проникнуты целым рядом заблуждений, получивших особенно пагубное развитие во времена средневековой схоластики. Остаточное ее влияние может быть прослежено и по наше время и сказывается в существовании ошибочного представления о двойственной системе законов природы. Одна система – теоретическая, математическая, рациональная, открываемая умозрением; она приложима к телам небесным, не уничтожимым, эфирным, и составляет область благородных и свободных искусств – Artes liberales.