Мои воспоминания

После того как состоялся приказ по флоту и Морскому ведомству об утверждении избрания меня в действительные члены Академии наук, я, узнав, когда Александр Петрович бывает в Академии, облачился по положению в парадную форму военного времени (тогда была громадная таблица 32 форм одежды на все случаи жизни) и пошел явиться президенту Академии наук.

Мне указали кабинет и сказали, что А. П. один и можно входить без доклада. Вошел. Вижу у стола сидит почтенный старец, поразительно похожий на знаменитого математика Жозефа Бертрана, бывшего 44 года членом Парижской Академии наук, в том числе 26 лет ее непременным секретарем.

– Честь имею явиться вашему высокопревосходительству по случаю утверждения моего избрания в действительные члены Академии наук, флота генерал-лейтенант Крылов.

– Что вы, голубчик, в таком параде и что вы меня высокопревосходительством величаете. Я – Александр Петрович, а вы – Алексей Николаевич. Мы здесь все равные, а я только первый среди равных.

После этого ласкового приветствия Александр Петрович перешел к беседе о войне, о флоте и пр.

– Когда вам что от меня понадобится, заходите запросто во всякое время.

В начале мая 1916 г. скончался академик Б. Б. Голицын. Через несколько дней звонит ко мне по телефону Александр Петрович:

– Зайдите ко мне, голубчик, мне с вами переговорить нужно. Принял меня Александр Петрович в Академии.

– Какое у нас горе-то, Борис-то Борисович, – а у самого слезы на глазах; – знаю, что его заменить нельзя, а все-таки от Академии прошу вас принять должность директора Главной физической обсерватории; с этою должностью связана должность начальника Главного военно-метеорологического управления, нужен генерал, а директор обсерватории по уставу должен быть академик. Кроме вас, этим условиям удовлетворяет М. А. Рыкачев, но ему 83 года, он 57 лет прослужил в обсерватории, из них 17 лет директором, три года назад ушел на покой.

– Александр Петрович, помилуйте, какой я метеоролог: я – кораблестроитель.

– Нет, голубчик, у вас там будут опытные старые помощники, надо только общее ваше руководство. Вы вот всем кораблестроением управляли, Путиловыми заводами управляли, справитесь и с обсерваторией, услужите Академии. Мы бумагу великому князю Александру Михайловичу заготовили, разрешите отправить.

И смотрит своим особенно ясным, как бы ласкающим взором – тут не откажешься.

Прошло полгода. 7 октября 1916 г. в Севастополе после взрыва пороховых погребов погиб броненосец «Императрица Мария». Мне было поручено составить проект подъема.

– Александр Петрович, разрешите просить вашего ходатайства об освобождении меня от обсерватории, мне надо в Морском техническом комитете работать.

– Вижу, вижу, там вы нужнее, как-нибудь управимся. Давайте ваш рапорт. Спасибо, что для Академии поработали.

И стал расспрашивать о «Марии», обстоятельствах ее гибели, проекте подъема и пр.; все это ласково, чутко, доброжелательно.

Получаю как-то от Президиума Академии наук толстую тетрадь и предложение дать отзыв. Просмотрел, вижу, что сплошное незнание основных начал механики и математики, нелепые рассуждения и громадное, самое пышное словоизвержение. Пишу отзыв: «Представленное NN сочинение не только не может быть помещено в академических изданиях, но ему даже не место в деле № 66. Это сочинение надо отправить в архив, дому, что по дороге в Удельную на 9-й версте».[101]

Надо сказать, что в дело № 66 подшивались сообщения о квадратуре круга, трисекции угла, перпетуум-мобиле и прочие сему подобные произведения. Через два или три дня встречаю Александра Петровича:

– Что это вы, голубчик, какой отзыв дали; разрешите, мы в протокол просто занесем, что по отзыву специалиста сочинение NN по своему содержанию в академических изданиях напечатано быть не может; не сердитесь, возьмите свой отзыв обратно, чтобы его и к протоколам не подшивать. Бедняга автор, может быть, целый год работал, придет справляться, да этот отзыв и увидит, зачем его так огорчать; что он вздор написал – этим он никому не повредил, за что же его обижать; но, конечно, вздор печатать не следует.

За все 20 лет, что я знал Александра Петровича, его доброжелательное отношение во всем проявлялось неизменно само собою, оно было в самой его натуре и не могло не проявляться; примеров можно бы привести еще сколько угодно.

Каждый академик является специалистом в какой-нибудь более или менее широкой, более или менее общедоступной области. Лет шесть или семь в Академии установлен такой порядок: доклады чисто специального характера – на заседаниях отделений или общего собрания.

Специалист-докладчик часто невольно увлекается и входит иногда в такие частности или подробности, которые для неспециалистов или не представляют интереса, или мало понятны.

Как-то по окончании заседания спрашиваю одного из сотоварищей, другой специальности, нежели докладчик:

– Какого вы мнения о докладе NN?

– Исследование несомненно имеет важное значение, но самый доклад был утомителен своими подробностями, так что за деревьями и леса не видно. Я видел, как вы спали, и все ждал, когда же вы захрапите.