Мои воспоминания. Брусиловский прорыв

Я вполне был убежден, что большевистский переворот не за горами; и в то время, когда все это совершалось, я уже был уверен, что Временное правительство будет скинуто и власть возьмут большевики. Я не знал, на сколько времени они вступят в управление Россией, но вполне был убежден, что это на днях случится.

За несколько дней до совещания в Большом театре в одном из заседаний съезда общественных деятелей мне пришлось выступить с трибуны с объяснениями о безнадежности нашего фронта и, переходя к современному положению дел, я говорил: «Если вы все, русские люди, желаете играть роль в общественной жизни и иметь значение для России, вам необходимо вмешаться в толпу и повелевать ею, надо с оружием в руках выйти на улицу, тогда только так называемая «буржуазия» может повлиять на ход дел»[98].

Я предложил записаться на листе бумаги всем, желающим принять участие в схватках на улицах, и обещал стать во главе их. Мне бешено аплодировали, но в конце концов на выложенном листе бумаги оказалась одна подпись какого-то инженера из Коломны. Все остальные аплодировали, но никто не нашел возможным выступать в свою собственную защиту.

Дряблость духовная всех этих москвичей в этом сказалась.

Это мне дало понять, что в действительности в случае большевистского восстания, которое мне казалось неизбежным, никто не окажется на стороне правых партий. На Ходынском поле стояло несколько тысяч солдат, которых я легко мог купить за три миллиона рублей. Видя, что общественных деятелей собрать нельзя, так как они не расположены выступать сами, я проектировал купить солдат с тем, чтобы выступить с ними на защиту какого-либо порядка в России, и объездил нескольких московских тузов с тем, чтобы достать денег. Везде получил массу комплиментов, но без денег. Каждый думал о себе и о своей мошне, рассчитывая, что и так «авось дело обойдется».

Все это было в июле и августе, а когда в октябре началось восстание большевиков, то на стороне Временного правительства оказались: несколько сот юнкеров и кадетов военных корпусов. Из всех остальных обывателей, не исключая массы офицеров, живших в Москве, на улице никого не оказалось и тысячи три рабочих очутились хозяевами всей Москвы и диктовали свои условия тем несчастным мальчикам – юнкерам и кадетам, которые выступали на стороне правительства.

А впоследствии было зарегистрировано большевиками 42 тысячи офицеров, бывших в Москве. Во фронте с юнкерами оказалась только всего одна рота в 200 человек офицеров. Конечно, тысячи из них не желали выступать на стороне Временного правительства, будучи монархистами, и не верили мне. Они воображали, что большевики возьмут верх на несколько дней, и жестоко ошиблись.

Я оказался гораздо дальнозорче их, ибо несколько лет спустя большевик Н. И. Муралов[99] мне говорил, что в то время его положение было отчаянное: рабочие бросили оружие, Ходынка разбежалась по деревням и у него в распоряжении оставалось около девяносто солдат, которых он бессменно рассылал с винтовками на грузовиках во все концы города для устрашения обывателей. Буржуазная Москва и монархисты мне не поверили, не пошли за мной и проиграли свое дело. Что посеяли, то и пожали.

Уже в то время, когда на улицах гремела стрельба, ко мне прискакали Сытин[100], Астров[101]

и еще кто-то третий (кажется, Коновалов), привезли мне сто тысяч рублей, но уже в то время и с такими деньгами ничего сделать было нельзя. Я искал в июле два-три миллиона, и мне их не дали…

Одновременно со всеми этими совещаниями и собраниями в Москве меня атаковали всевозможные кружки, союзы и общества городские, крестьянские и религиозные, которые одно за другим выбирали меня своим председателем. Я видел и понимал, что все эти люди мечутся, не зная, что предпринять, чтобы спасти положение. Я никому не отказывал, но сознавал, что болтовни в этом всем больше, чем дела. Помню одно заседание в Николаевском дворце с епископами Нестором Камчатским, Андреем Уфимским, митрополитом Макарием и с даровитым, сильным духом священником Владимиром Востоковым.

Это тот самый Востоков, который издавал одно время духовный журнал «Духовные отклики» и отчаянно боролся против Распутина. Его сильно преследовали в свое время, ссылали, запрещали его журнал и т. д. Я помню одну его фразу в беседе со мной: «Много-много нашей крови нужно пролить, кровь наша нужна как жертвоприношение за спасение Родины!..» И как он был прав.

На этом же заседании ораторствовал генерал А. М. Зайончковский, которому в то время я имел наивность верить. Речь его была блестящая, как и все, всегда и везде, что он делал и при царе, и при большевиках. Талантливый субъект, что и говорить. Жаль только, что в своих военных очерках он так много лжет. Я их коснусь особо.