Мои воспоминания. Брусиловский прорыв

На это письмо я, конечно, отвечал благодарностью. Привожу этот, в сущности, мелочный факт, потому что мне отрадно сознание, что в числе сотен и сотен лиц, совершенно мне неизвестных и рекомендованных мною только из желания добра людям вообще, я нарвался на нечестного человека всего один раз. А ведь бывало, что и не одним интеллигентам приходилось давать рекомендации, а вплоть и до безграмотных простолюдинов и красноармейцев-коммунистов. Один раз пришел ко мне безногий, сильно израненный красноармеец с Красным Знаменем и другими знаками отличия.

Уж куда-куда я не писал прошений о нем, вплоть до самого Троцкого. Моя канцелярия особенно старалась изощрять свое красноречие именно потому, что он пострадал на красном фронте под Варшавой. Но ничего не вышло, нигде помощи он так и не нашел и бранился так, как только один, кажется, русский умеет браниться. Это меня очень удивило, я думал, что о них хоть заботятся, так как о печальной судьбе так называемых «николаевских отбросов», т. е. наших, оставшихся от императорской войны калек, я давно знал! Они обречены на голодное вымирание в громадном большинстве.

Итак, это было уже в 1923 году. Мне все более и более нездоровилось и надоедала эта канитель. Я подавал рапорты и в 1922 году из Гукона и в 1923 году из инспекции кавалерии – просил уволить меня в отставку, но меня все не пускали[164].

Вначале мы были помещены в штабе в бывшем Александровском училище на Знаменке, где зимой хоть было тепло. Но в 1923 году канцелярия инспекции и ремонтирования армии была переведена на Басманную, в особняк какого-то когда-то очень богатого человека; но теперь его совершенно не отапливали и я буквально замерзал, сидя в полушубке, в валенках в комнате – и главное, без всякого смысла, ибо, приезжая туда к 12 часам, уезжал в три часа – и все это время читал газеты или переговаривался со своими сослуживцами.

Бедненькие машинистки, которым все же давали какие-то бумаги переписывать, наживали опухоли и нарывы на пальцах от холода. Да еще их заставляли дежурить по ночам в этой ледяной атмосфере, по общему правилу.

И только в 1924 году меня невольно спас Буденный, ибо для него понадобилось место инспектора кавалерии и нужно было вновь сокращать и чистить все учреждения от «белой кости», и тогда моя инспекция была совсем расформирована для того, чтобы возобновить инспекцию кавалерии под флагом Буденного.

Сам по себе вахмистр Буденный ко мне относился всегда очень почтительно, только жаль, что еле-еле умел подписывать свою фамилию и за него писали статьи и приказы другие, даже и офицеры-академики, сумевшие затушевать свою «белую кость» и подладиться к коммунистам. А моих сослуживцев всех прогнали, и я еле-еле некоторых из них устроил на различные частные места, но большинство и до сих пор голодает и нищенствует ужасно. Если б не это, то своей отставке я был бы очень рад.

Глава 13

А теперь мне хочется продиктовать, чтобы не забыть, один инцидент, и весьма печальный, бывший еще в конце 1922 года.

Как-то зимой пришел ко мне молодой человек с калмыцким лицом и отрекомендовался князем Тундутовым, бывшим гродненским гусаром. Вглядевшись в него, я действительно вспомнил его.

– Как вы попали сюда, князь? – спросил я его.

– Да вот приехал из-за границы с очень большим поручением.

И рассказал он мне следующее; да, впрочем, лучше внесу сюда целиком его рапорт, который я просил его мне подать для дальнейших шагов.

«Атаман войска Астраханского

г. Москва 3.XII. 1922 года

Бывшему верховному главнокомандующему

Алексею Алексеевичу Брусилову

Рапорт

Прибыв из-за границы, где пробыл с середины 1919 года, по поручению офицеров, казаков и калмыков вверенного мне ранее войска, считаю своим долгом доложить картину положения строевых чинов Астраханского казачьего войска, а равно и чинов белых армий, эвакуированных Деникиным и Врангелем, причем сообщаю те сведения о политической жизни эмиграции, кои я мог собрать за свое пребывание за границей.

1) Германия: лагерь «Лихтенгорс», так называемая Красновская колония в Ганновере. 1 и 2-й Донские казачьи полки «Сводного состава» – до 1400 казаков-калмыков, во главе негласный начальник штаба Краснова полковник Карташев. Лагерь представляет собой общежитие-бараки. Офицеры и казаки получают по наряду Карташева сельскую работу в германских экономиях. Заработная плата колеблется от 3 до 5 тысяч марок в неделю. Всякая связь с внешним миром идет через полковника Карташева. Каждый поступающий в лагерь дает подписку о выполнении приказа Краснова. В общем, положение материальное удовлетворительное.

2) Польша: лагерь «Тухоля» у Данцига. Общее число офицеров, казаков, калмыков около 2 тысяч, во главе полковник Духопельников. Положение, благодаря безработице, крайне тяжелое. В последнее время шла переброска этой группы частично в лагерь «Лихтенгорст».