Мои воспоминания. Брусиловский прорыв

На «Западном фронте без перемен» – написал Ремарк. Все так. Наступление шло за наступлением, гибли сотни тысяч солдат – а результата практически не было никакого. За весь 1915 г. подвижки Западного фронта составили не более 10 км.

«Ничья» на Западе, уверенность в своих оборонительных позициях позволила Германии увереннее чувствовать себя на Востоке. Для русских же попытка добиться новых успехов, въехав «на плечах» старых побед, закончилась провалом. В феврале 1915 г. было предпринято очередное наступление на Восточную Пруссию – неподготовленное, несогласованное, необеспеченное артиллерийской подготовкой. Оно практически сразу же захлебнулось и закончилось контратакой немцев.

А затем, в апреле, началось отступление русской армии. Оно было названо Великим, оно было стратегическим – нужно было выиграть время, чтобы нарастить резервы и прежде всего ликвидировать тяжелейший «снарядный голод». Но это было отступление, в результате которого были потрясены и морально подавлены буквально все – солдаты и офицеры, народ и правящие круги. Какие-то робкие надежды моментально гасились жутью беспросветности. И хотя в итоге наступление немцев удалось остановить и фронт стабилизировался, потери – территориальные и людские – оказались огромными.

Восточный фронт оказался в позиционном тупике, и выйти из него «правильные» генералы уже не могли. Точнее, не умели. Боялись брать на себя ответственность. К счастью для России, у нее нашелся генерал, который думал и действовал «неправильно». Звали его Алексей Брусилов.

* * *

Прадед – военный, дед – военный, отец – военный, участвовавший еще в Бородинском сражении и дослужившийся до генерал-лейтенанта: было бы удивительно, если бы сын выбрал иной путь. Тем более что в Пажеском корпусе, куда он был определен в 14 лет, по воспоминаниям самого Алексея Алексеевича, «преподавались военные науки, к которым я имел большую склонность». Выпускники Пажеского корпуса, по традиции, могли сами выбирать себе род войск для дальнейшей службы. Алексей, как и большинство пажей, мечтал о гвардии, однако она была ему не по карману, и он в итоге выбрал кавалерию, 15-й драгунский Тверской полк, в то время расквартированный в Закавказье.

Боевым крещением для молодого офицера стала Русско-турецкая война 1877–1878 гг. Он участвовал во взятии Карса, заслужил три боевых ордена. Затем была петербургская Офицерская кавалерийская школа, в которой Алексей Алексеевич прошел все ступени – от курсанта и адъютанта до (с 1902 г.) ее начальника. Брусилова уважали и ценили – и как наставника, и как спортсмена-кавалериста и организатора охот. В 1892 г. он уже полковник и причислен к лейб-гвардии, а в 1900-м становится генерал-майором.

Карьере Брусилова во многом способствовало знакомство с великим князем Николаем Николаевичем Младшим. На рубеже XIX и ХХ вв. тот занимал должность генерал-инспектора кавалерии, потому знал и ценил хороших кавалеристов, к которым, безусловно, относился и Брусилов. Благодаря протекции великого князя, в 1906 г. Алексей Алексеевич, до того не командовавший даже полком, стал начальником 2-й гвардейской кавалерийской дивизии.

Великий князь Николай Николаевич был хорошим генерал-инспектором кавалерии – но плохим Верховным главнокомандующим. Читатель, знакомый с событиями Первой мировой войны, наверняка заметит несоответствие оценок: у Брусилова Николай Николаевич предстает военным гением, «великим Верховным». Если бы великий князь оставался на посту главнокомандующего всеми вооруженными силами, то Россия, делает вывод Брусилов, выиграла бы войну и избежала бы всех революционных потрясений.

Совершенно в ином свете выглядит Николай Николаевич в воспоминаниях подавляющего большинства современников и историков. Оценка последствий его действий противоположна взглядам Брусилова.

Это тот случай, когда истина, как бы того ни хотелось, все-таки не находится посередине. Вряд ли стоит винить во всех бедах российской армии в 1914–1915 гг. исключительно великого князя, но значительная часть вины, безусловно, лежит именно на нем. Ему были присущи все качества «правильных» генералов, которых так осуждал Алексей Алексеевич: переоценка своих способностей, шапкозакидательство накануне сражений и нерешительность, уныние, когда ситуация начинала развиваться не по плану, неумение мыслить стратегически и нежелание слушать тех, кто умеет это делать.

Но стоит ли осуждать Алексея Алексеевича за подобное «лукавство»? Благодарность покровителю, который так или иначе поддержал тебя – такое не позволено историку (хотя и встречается сплошь и рядом), но вполне логично для человека, пишущего личные воспоминания. Да и, в конце концов, если бы не Николай Николаевич, Брусилов не стал бы «тем самым Брусиловым».