Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг.

Рассмотрев конторские книги, я нашел, что бурмистром имения со старшинами производилась ежегодно раскладка оброка, так что не каждая ревизская душа мужского пола была обложена оброком в 30 руб. асс., а богатые крестьяне облагались платежом за несколько душ: за две, три, а некоторые даже за семь душ, напротив того, бедные крестьяне платили за 3/3, 1/2 и даже 1/3 души. Но многие из последних и этого не уплачивали. По ревизии было в имении тестя 3600 душ, а по раскладке не более 3300, так что общий доход с этого имения, если бы оброк уплачивался без недоимок, составлял бы 99 000 асс., а за уплатою 54 000 в сохранную казну оставалось бы 45 000 руб. асс. (менее 13 000 руб. сер.). Но этих денег вполне никогда не собиралось. В отношении к платежу оброка можно было разделить имение следующим образом. С шестой части имения оброк собирался исправно, а с другой шестой части с небольшими недоимками, с половины имения собиралось только рублей около 15 с души, а с остальных частей еще менее, и в том числе с некоторых ничего в оброк не поступало. В сохранную же казну до́лжно было платить ежегодно 54 тыс. руб. асс., так что годовой доход с имения не составлял более 20 000 руб. асс. (менее 6000 руб. сер.), не говоря о неурожайных годах, в которые не собиралось достаточно оброка для полной уплаты в сохранную казну. Лес на месте не имел никакой ценности, сплав леса на низовье Волги средствами помещика мог дать небольшую выгоду, но для этого необходим был личный присмотр; иметь же для дела поверенного не стоило, потому что приобретаемою выгодою нельзя было окупить его жалованья и содержания. Арзамасское и ардатовское имения тестя <моего> давали, за уплатою процентов в сохранную казну, до 2000 руб. сер. годового дохода, так что годовой доход со всех его имений не превышал 8000 руб. сер. Ясно, что и для скромной, но нерасчетливой жизни Левашовых этого было далеко недостаточно, и понятно, что долги частным лицам и недоимки в сохранной казне с каждым годом росли; общее же мнение о богатстве Левашовых, основанное на значительном числе крестьян в их имениях и на еще более значительном количестве земли при этих имениях, было ошибочно; крестьяне платили мало помещику, а земли тогда еще ничего не стоили.

Исправить это положение дел я думал введением большего порядка в управлении, причем надеялся добиться, чтобы оброк с крестьян поступал безнедоимочно. Тесть мой был, по-видимому, очень доволен тем, что я подробно занялся делами, говорил, что он не способен ими управлять, что все управляющие, которых он нанимал, только брали большое жалованье, притесняли крестьян, а ему не давали большого дохода, вследствие чего находил полезным, чтобы я, выйдя в отставку, занялся делами в пользу всего его семейства, причем надеялся, что и сплав леса под моим личным наблюдением даст бóльшие выгоды. Я, осмотрев бо льшую часть деревень, нашел некоторых крестьян живущими в хороших избах, потчевавших меня виноградным вином (под названием французского), конфетами, пряниками, мясом, курами и т. п. У этих зажиточных крестьян, кроме поместительной избы, в которой они жили, была еще большая изба, в которой они работали, и на дворе лежало большое количество леса для постройки новых домов после пожаров, которые были довольно часты и при которых сгорал обыкновенно и этот запасный лес.

У богатейшего из крестьян, Лещова{688}, жившего в деревне Чухломке, я был вместе с тестем. Он незадолго перед этим выкупился из крепостного состояния, заплатив тестю моему за две ревизские души, т. е. за себя и за сына, имевшего только дочерей, 40 тыс. руб. асс. (более 11 400 руб. сер.), но остался жить в той же деревне, пользуясь мельницами и другими угодьями, которые он устроил, находясь еще в крепостном состоянии. По приезде моем с тестем к этому богатому 70-летнему старику, мы нашли его занятым перевозкою навоза на огород. Он потчевал нас, между прочим, очень хорошим шампанским вином; сам он никогда ничего не пил, сын же его Петр Осипов^н, находившийся почти постоянно в отлучке по торговым делам, бывал часто пьян. Старик Лещов, нажив торговлею и притеснениями крестьян такое огромное состояние, что у него одних серий государственного казначейства было при его смерти на 300 тыс. руб. сер., не умел читать и до самой смерти, в 1848 г., не изменял рода жизни. Наибольшая же часть крестьян, хотя и жили в довольно хороших избах, не имели достаточной пищи и были изнурены работою, вставая для нее очень рано и ложась поздно. Многие семейства не имели ни лошади, ни коровы.