Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг.

На другой день они условились доставить меня за 15 руб. в Керчь, но, постоянно наблюдая в бывший со мной телескоп, которым очень любовались, находили, что около крымского берега много льду, который не позволит нам пристать к берегу. Проведя еще одну ночь на островке, мы отплыли утром и с трудом причалили к так называвшейся Павловской батарее. Тут была всего одна хижина, в которой жил какой-то солдат. Я нанял у него телегу с лошадью для доставления моих вещей в Керчь, а сам пошел по замерзшему полю пешком. Направления, по которому пролегала дорога, не было видно, так как она вся была покрыта льдом; я не раз падал в пересекающие ее покрытые топким льдом ручьи и насквозь промок. Придя в таком положении в Керчь, я остановился в гостинице. Несмотря на то что отведенная мне комната была не топлена и очень холодна, я предпочел снять с себя совершенно мокрые платье и белье и в таком положении довольно долго просидел, пока не приехал мой слуга с вещами.

В Керчи было известно, что черкесы выставили наблюдательные посты около Варениковой пристани, конечно, в виду дошедших до них слухов о нашем переходе через Кубань. Посты эти были ими сняты 15 февраля; узнав об этом, Шульц и я в сопровождении Филипсона отправились на Андреевский пост, где нашли Вревского с его маленьким отрядом. Условлено было, что Вревский по наступлении темноты расположится в камышах против Варениковой пристани на правом берегу Кубани и вышлет на маленькой лодке десяток пластунов{739}

на левый берег для осмотра, не скрываются ли вблизи черкесы; а я с Шульцем на правом берегу Кубани будем ожидать до 10 час. вечера результата их поисков, и если пластуны найдут, что черкесов нет вблизи на левом берегу, то мы в сопровождении войскового старшины (майора) Ивана Лукича Посполитаки{740}

, одного офицера из служащих у нас мирных черкесов и одного казака переедем через Кубань на другую сторону.

Название «пластун» было очень известное тогда на Кавказе, но для читателя, может быть, необходимо его пояснить. Пластун был казак Черноморского войска, бесстрашный, отлично стрелявший, проводивший бо льшую часть жизни в одежде дикаря с винтовкою в руке в камышах под открытым небом. Про пластунов было поверье, что они заговорены от черкесских выстрелов, а что они даром выстрела не выпустят. Они по высокому, толстому и частому камышу ходили так, что их движения не было слышно, а между тем они каким-то чутьем разузнавали след, по которому прошел черкес. Пластуны, вдвоем или втроем, ходили к непокоренным черкесским[82]

племенам, переплывали для этого через р. Кубань в выдолбленном дубе, который один из них взваливал себе на спину, и отправлялись, как они выражались, на охоту. На этой охоте они убивали одного или двух черкесов или уносили что-нибудь у последних и возвращались целы и невредимы.

При наступлении сумерек 19 февраля, когда мы собирались идти с Андреевского поста на Вареникову пристань, Шульц мне сказал, что он возьмет с собою только благородное оружие, т. е. шашку, а не огнестрельное, и надеется, что я поступлю так же. Я отвечал, что не возьму никакого оружия; он этому очень удивился, но я шел без всякого оружия вовсе не из храбрости, а потому, что оно мне было бы бесполезно в случае нападения, так как я не умел им владеть. Выйдя к собравшемуся маленькому отряду казаков, Шульц не мог удержаться, чтобы по принятому порядку не поздороваться с ними в ожидании громкого ответа казаков: «Здравия желаем, ваше высокоблагородие». Но казачьи войска на Кавказе не были к этому приучены, и только несколько казаков отвечали вышеприведенным восклицанием, другие просто поклонились, а большая часть и того не сделали. Если бы весь отряд отвечал громогласно, то это могло бы возбудить внимание черкесов и нарушить тайну нашего перехода; к тому же Шульц, произведенный в полковники позже Филипсона, не имел и права в присутствии старшего здороваться с отрядом.