Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

С самого вступления Клейнмихеля в управление произвол его выказывался во всем: в немедленном, необдуманном изменении состава центральных учреждений Главного управления, в увольнении и определении высших и низших чиновников без всякого разбора, в разорвании без объяснения причин докладов, подносимых департаментами и другими учреждениями Главного управления и т. п. Если же для увольнения чиновника требовалось по существовавшим постановлениям Высочайшее повеление, то он испрашивал таковое. Он отставил одного офицера от службы без следствия и не спросив объяснения у отставляемого, который через это лишился права на пенсию и права продолжать службу в каком бы то ни было ведомстве.

Все дурные стороны Клейнмихеля и его проделки в двухмесячное управление ведомством путей сообщения были мне известны, но я, несмотря на это, не имея более надежды состоять при военном министре, был доволен своим назначением состоять при Клейнмихеле. Я надеялся, что при нем пойдет все живее, тогда как при Толе все находилось в летаргическом сне, что возникнут новые пути сообщения и старые будут лучше содержимы и что строгостью своею он уничтожит злоупотребления. К этому примешивалась и надежда, при близких моих отношениях к Клейнмихелю, иметь возможность помогать ему во всем {вышесказанном}, а в особенности в уничтожении злоупотреблений, причем по возможности умерять его произвол и излишнюю строгость. Я надеялся также, что при моем новом положении мне легче будет сделать служебную карьеру, которая была бы для меня немыслима при назначении главноуправляющим Девят(н)ина, как по его неприятным ко мне отношениям, так и по его малому значению у Государя, тогда как Клейнмихель {был в большой милости, а так как он} сам был скоро выведен к занятию высших должностей {по службе}, то я предполагал, что он так же будет выводить и тех, которых он приближал к себе, и что вообще он поднимет значение инженеров путей сообщения, на которых Государь не обращал никакого внимания, а общественное мнение было не в их пользу.

Из дальнейшего рассказа читатель увидит, насколько я ошибся в большей части моих надежд. В действительности оказалось, что только дела пошли живее, в двухмесячное управление Клейнмихеля исполнение по входящим в Главное управление бумагам делалось быстро, они не залеживались по-прежнему. Дурной слог и почерк бумаг, исходящих из Главного управления, {успел} измениться к лучшему; бóльшую часть бумаг стали составлять с бóльшим тщанием, а почерк во всех сделался вдруг весьма хорошим; меня всегда удивляло, как могло быть достигнуто так скоро подобное превращение. Вскоре было приступлено к составлению общей сети водяных и шоссейных сообщений в империи и приняты меры к быстрому производству работ по железной дороге между столицами.

Но все другие мои надежды не исполнились; злоупотребления при Клейнмихеле увеличились с увеличением разных новых построек и средств для ремонта прежде устроенных, и немалая доля вины в этом падает на дурные распоряжения Клейнмихеля. Значение инженеров путей сообщения не только не было им поднято, а еще унижено переводом в инженеры лиц, не имевших никаких познаний. Клейнмихель постоянно говорил Государю, что он должен делать все один за неимением способных людей между инженерами; не говорю уже об их унижении от беспрерывных ругательств, которыми он их осыпал, и его насмешек над ними. Он никого, даже самых приближенных к нему, не подвигал быстро по службе.