Мой враг, моя любимая

Наконец, удалось примоститься в дальнем углу. Идти на контакт с лекхе я опасалась. Да и они сторонились меня, только поглядывали и перешептывались. Впрочем, особой враждебности в свою сторону я не заметила. Обстановка выглядела вполне мирной. Лекхе стучали ложками о тарелки, зачерпывая очередную порцию, чтобы отправить в рот. В проходах с оглушительным визгом носились дети. Где-то кричал младенец. Шум, гам, оживление. Наверно, это лучше, чем угрюмая тишина в одиночной камере, где собственные думы сводят с ума.

Я посмотрела в свою тарелку, но не испытала ни малейшего желания есть. Вообще, все чувства и желания словно атрофировались, а мысли метались из крайности в крайность. То казалось, что вот-вот распахнется дверь, и войдет Ивар. То я начинала задумываться, зачем вообще есть, если неизвестно, что случится со мной завтра.

Приказав себе не раскисать, все же поковыряла кашу и положила несколько вязких комочков на язык. Тут же с отвращением сплюнула. И это они называют едой? Какой-то клейстер, да еще и с запахом вареной рыбы!

— Привет! — раздался радостный голос, и за столом напротив меня кто-то устроился и тоже поставил тарелку.

Я подняла глаза от еды. Симпатичная брюнетка-лекхе с озорной мальчишеской стрижкой, которая необыкновенно шла к тонким чертам лица, улыбнулась мне.

— Привет.

Она положила в рот ложку каши и с аппетитом прожевала. У меня даже челюсть отвисла. Неужели и я когда-нибудь привыкну с голодухи так же уминать это варево?!

— А ты из камер, да? — поинтересовалась собеседница, продолжая уничтожать еду.

— Да. Из камер, — буркнула я.

— Всю ночь там провела, да?

— Наверно, — я пожала плечами, так как не знала, сколько времени была без сознания после укола.

— Ну и как там?

— Неописуемо, — фыркнула я и вспомнила, что совсем недавно уже отвечала подобным образом на схожий вопрос.

— Я слышала, ты из буйных? — девушка красноречиво кивнула на мой браслет и со смаком облизала ложку. — Иллариону нос разбила.

Я потупилась, а она рассмеялась.

— Да ладно, не стесняйся! Мне всегда хотелось это сделать, а ты взяла — и сделала, — девушка округлила глаза и добавила тише: — Только больше так не делай. Это на первый раз тебе еще повезло, что быстро выпустили.

— Хорошо, — мне немного полегчало от того, что нашелся кто-то понимающий, — а как тебя зовут?

— Маша. Иванова, — она отодвинула тарелку и жадными глазами уставилась на мою.

— Что, правда? Маша Иванова?! — я показала ей свой "бейдж".

— Правда, — она отклонилась, чтобы в свою очередь убедить меня надписью на робе.

— Супер, — я покачала головой.

Заметив, что взгляд собеседницы то и дело возвращается к каше на моей тарелке, я вздохнула и подвинула порцию через стол: — Меня, вообще-то, Кира зовут.

— Ирина, — кивнула она и вооружилась ложкой. Пробубнила уже с полным ртом: — Спасибо тебе, Кира. Я ем, как слон, да?

— Да нет, — равнодушно отмахнулась я и не стала говорить вслух, что баланда не вызывает у меня аппетита. — Кушай на здоровье.

— Угу, — продолжила уплетать она, — ты погоди. Сейчас доем, и пойдем.

— Куда пойдем?

— Как куда? Устраивать тебя, где потеплее, — Ирина подмигнула, — мы своих не бросаем.

Неизвестно, почему она сочла меня "своей". Я понимала только одно: если бы меня привезли сюда немногим ранее, прямиком из дома отца, то одной этой фразы хватило бы, чтобы довериться и рассказать обо всех бедах. Но теперь… словно ком встал в горле. Я не чувствовала уверенности, что девушка, которая сама подошла и фактически предложила дружбу, желает мне только добра. Я уже ни в чем и ни в ком не чувствовала уверенности.

— А ты давно здесь? — решила поинтересоваться.

Ирина прожевала остатки каши и только потом ответила:

— Давненько. Я здесь уже почти старожил. Ты спрашивай, что интересует. Подскажу.

Она подмигнула, взгляд веселых карих глаз потеплел.

— Мне нужны лекарства, — я сдвинула рукав подальше и продемонстрировала ожог во всей красе, — рука ужасно болит. Терплю, конечно… но боюсь, что станет хуже.

Ирина отложила ложку и осмотрела мою рану.

— Вряд ли Илларион тебе что-то даст, — покачала она головой, — здесь никто не болеет. У всех есть фамильяры для лечения. Поэтому лекарства врачи применяют только тогда, когда это нужно им, а не нам.

— Стерилизация, — процедила я сквозь зубы.

— Ага, — беззаботно кивнула она, — они думают таким образом сократить наш вид. Не будут рождаться дети — и постепенно все лекхе вымрут сами собой. Хитро, да?

Я не могла подобрать цензурное слово, которое бы обозначило мое отношение к ситуации, и поэтому проворчала:

— Интересно, кому пришла в голову эта блестящая мысль?

— Как кому? — удивилась Ирина. — Правительству, конечно. Министру здравоохранения.

— Ты разбираешься в таких вещах? Разве лекхе интересуются политикой?

К моему удивлению, она быстро отвела взгляд. Сделала вид, что озаботилась состоянием ожога.

— Если в рану не попадет грязь, то все может зажить. Но меня волнует тот участок, который находится под браслетом, Кира. С фамильяром все было бы гораздо проще…