Мои знакомые

Все это было не то, не те слова, единственные, нужные. Но разве то, что существует его Маша — далеко и в то же время будто рядом, ее письма, ее доброе сердце не вытянули его с того света, тогда, после падения, когда его собирали буквально по частям. А убить можно легко, одним словом. А эти, в сущности, мальчишки так легко бросаются словами, по глупости, потому что сами не пережили…

— Ты меня в судьи взял, — произнес комиссар, не узнавая собственного голоса, так он был глух, надтреснут. — Я скажу. Не тебе, а вот дружкам твоим. — Он смотрел на Звездина, а все смотрели теперь на него, комиссара. — Вам воевать, в любую минуту — в бой. От взаимной выручки зависит жизнь каждого. А как же Звездин сможет выручить обидчика в небе, если тот сейчас, на земле, его оттолкнул и смертельно обидел.

— Я выручу.

— Верю. Чего не могу сказать о твоих дружках. Свинство это! Иного слова не подберу. Может, вы подскажете?

Редко он так волновался, видно, задело за живое. Один из летчиков, плечистый здоровяк, которому комиссар помог разыскать эвакуированных родителей, обронил просяще:

— Филипп Петрович, мы все поняли и приносим вам…

— Вы не мне приносите, а вот ему, вашему товарищу! Только уж без меня. Всего доброго!

Комиссар вернулся на КП вовремя. Сгибнев ставил задачу на сопровождение каравана. Важность ее понимал каждый, лица комэсков были сосредоточены. Комэска-2 капитан Покровский задумчиво смотрел перед собой, прикидывая возможный бой с «мессерами». Непоседа Бокий — чуб торчком — порывался что-то сказать, но всякий раз под взглядом комполка сдерживал себя и только черкал в блокноте. Командир звена Климов, молодой, не по годам суровый, слушал, как всегда, спокойно, подперев кулаком щеку.

Агитатор полка Мамушкин, цыганистого вида торопыга, и степенный, медлительный второй комиссар Федоров, такие внешне разные, сейчас чем-то были схожи, внимая рубленым фразам комполка.

— Караван входит в нашу оперативную зону, — четко выговаривал Сгибнев, — примерно в 16.00, дополнительно сообщат. Для выполнения операции назначаю группу под командованием комэска Покровского. Ему придается два звена Алагурова. Бокий со своим звеном выходит на разведку за час. Обратите внимание на точное местоположение судов. Могут появиться истребители противника и торпедоносцы. Бокий, вам не сидится. Есть предложения?

— Если разрешите.

Человек редкой храбрости, но всегда остро переживавший малейшую потерю, Бокий вместо предложения задал вопрос:

— Не мало ли «девятки» и алагуровцев? Мы сейчас не бедные!

— Важно начать, потом слетятся соседи, связь установлена.

— И все же, — вклинился комиссар, — надо держать наготове хотя бы пару звеньев.

— Заметано, выделим. И пару новичков мы все же прихватим — для боевого крещения. Пошли дальше.

Начальник штаба, Иван Федорович Антонов, отличный тактик, подробно, не спеша, как бы снимая общую напряженность, сообщил о разведданных по транспорту, направление движения, код береговых батарей, которые завяжут дуэль с немецкой артиллерией, отвлекая ее от транспортов…

— Метеосводка — на руки.

Бокий хмыкнул, все невольно рассмеялись. Метеосводка в этих краях, где то и дело менялись снежные заряды, была лишь предположительной, и каждый понимал, что придется ориентироваться на местности и, значит, еще раз изучить тщательно карту. Понял это и комиссар. Комполка заметил его нетерпеливый жест, спросил, есть ли дополнение по существу дела.

Проняков кивнул и объявил присутствующим — к вечеру намечается открытое партсобрание с повесткой дня: повышение боеготовности. Эта же тема должна стать основой усиленной командирской учебы. А пока…

— Прошу комэсков в ближайшие два часа провести тщательный инструктаж. Проиграть возможные варианты боя, особое внимание уделить осмотрительности и взаимовыручке. Помните завет Сафонова: расчет и натиск. У меня все.

Летчики покидали КП, тихо переговариваясь, точно врачи перед сложной операцией, советовались, обсуждали взаимосвязь, обговаривая все до мелочей.

От комиссара не укрылось, как, переглянувшись, шутливо столкнулись плечами два комэска — высокий Покровский и низенький Алагуров, переходивший на сегодня к нему в подчинение. Оба суровые, замкнутые, вдруг разулыбались, и комиссар порадовался за людей, чья неброская дружба скрепляла в бою. Месяц назад Покровский без единого патрона пошел в лоб на немца, который строчил по выпрыгнувшему с парашютом Алагурову. «Мессер» не выдержал, отвернул… Вот и сегодня они рядом.

Комполка и начштаба собрались с инспектором в столовую. Поднялся было и Проняков, повинуясь кивку командира. Но тот неожиданно вернулся, и Проняков понял, что Сгибневу надо перемолвиться наедине.

— С Бойченко мы поторопились… Я ведь тоже поддал ему жару. После тебя, с инспектором…

Вид у командира был какой-то виноватый, тонкое нервное лицо старила надменная складка у переносицы. На этот раз она не выглядела нарочитой. В душе комиссара шевельнулось беспокойство. Комполка решил вступиться за Бойченко — это было на него непохоже, не терпел жалобщиков.

— Ну-ну…