Моя Антония

Я ему отвечаю, что никто, мол, топиться и не думает, но если дождя не будет, придется для скота качать воду.

"Для скота! — говорит. — Все вы только о скоте и беспокоитесь. А что, пива здесь у вас не найдется?"

Я ему объяснила, что за пивом надо идти к чехам, — норвежцы, когда молотят, пиво не пьют.

"Ну и ну! — воскликнул он. — Здесь, выходит, норвежцы! Я-то решил, это американцы".

Потом подошел к молотилке и кричит Оле Иверсону: "Слушай, приятель, пусти-ка меня наверх. Я умею резать, и бродяжить мне надоело. Дальше не пойду".

Я делала Оле знаки, потому что видела — бродяга не в себе и может повредить машину. Но Оле был рад спуститься, передохнуть от солнца и стряхнуть мякину, она ведь попадает за шиворот да так и впивается в тело, особенно когда жарко. Вот Оле и спрыгнул на землю, забрался в тень под телегу, а бродяга влез на машину. Сперва он и правда резал перевесла, а потом, представляете, вдруг помахал мне рукой да как бросится головой вниз, в самую молотилку, прямо вместе с пшеницей.

Я давай кричать, мужчины кинулись придержать лошадей, но его уже засосало, и, когда машину остановили, он весь был искромсан и искорежен. Его так зажало, что с трудом вытащили, а молотилку с тех пор так как следует и не наладили.

— Значит, он умер. Тони? — воскликнули мы.

— Умер? Еще бы! Ну вот, Нина уже расстроилась. Ладно, не будем больше об этом. Не плачь, Нина! Пока Тони с тобой, тебя никакой бродяга не тронет.

Миссис Харлинг строго сказала:

— Перестань реветь, Нина, а то я буду отправлять тебя наверх, когда Антония рассказывает о прерии. И что же, Антония, так и не узнали, откуда он взялся?

— Нет, мэм. Его видели только в одном маленьком городке, Конвей называется. Он спрашивал там пиво, но у них нет салуна. Может, он приехал на товарном, но тамошний кондуктор его не помнил; Никаких документов при нем не было, только в кармане старый перочинный нож, куриная дужка, завернутая в бумагу, да какие-то стихи.

— Стихи? — удивились мы.

— Помню, помню, — сказала Френсис. — Это был клочок газеты со стихами о старой дубовой бадье, совсем истрепанный. Оле Иверсон привозил их в контору и показывал мне.

— Ну подумайте, мисс Френсис, разве это не странно, — задумчиво сказала Тони, — с чего ему взбрело кончать с собой летом? Да еще во время молотьбы. Ведь самая хорошая пора!

— Ты права, Антония, — горячо подхватила миссис Харлинг. — Пожалуй, на будущее лето я поеду, помогу вам молотить. Ну что конфеты? Еще не готовы? А аромат какой, я уж давно принюхиваюсь.

Антония и ее хозяйка были в чем-то очень похожи друг на друга. Обе натуры сильные, независимые. Обе знали, что им нравится, и не старались никому подражать. Обе любили детей, животных, музыку, шумные игры, землю и всякую работу, с ней связанную. Любили стряпать вкусную сытную пищу и смотреть, как ее едят, любили готовить мягкие свежие постели и смотреть, как засыпает в них детвора. Они высмеивали заносчивых и спешили на помощь неудачливым. В душе каждой таился неистощимый запас жизнерадостности и веселья, не слишком утонченного, но заразительного. Я всегда это чувствовал, хоть не умел толком объяснить. И представить себе не мог, чтобы Антония прожила хоть неделю в Черном Ястребе у кого-то другого, а не у Харлингов.

7

В городках, затерянных в прерии, зима продолжается долго, тянется, пока не выбьется из сил, не станет угрюмой, хмурой, вялой. На фермах главное погода, к ней приковано все внимание, а жизнь людей течет незаметно, как вода подо льдом. Но в Черном Ястребе жизнь зимой была вся на виду жалкая, съежившаяся, до костей скованная морозом.

В январе и феврале тихими вечерами мы с Чарли и девочками ходили на реку, добегали на коньках до большого острова и жгли костры на смерзшемся песке. Но ближе к марту лед на реке сделался неровным и ломким, снег на крутых берегах почернел и наводил тоску. Мне надоела школа, надоело кутаться, надоели изрытые колеями улицы, грязные сугробы и кучи залежавшейся во дворах золы.

В тот месяц унылое однообразие жизни нарушилось только раз, когда в город приехал Слепой д'Арно — негр-пианист. В понедельник вечером он давал концерт в городском театре, а субботу и воскресенье вместе со своим импресарио провел в нашей уютной гостинице. Миссис Харлинг давно знала этого пианиста. Она посоветовала Антонии наведаться в субботу к Тине, так как в "Приюте холостяков" наверняка будет вечером музыка.

В субботу после ужина я тоже поспешил в гостиницу и тихо пробрался в зал. Все кресла и диваны уже были заняты, приятно пахло сигарами. Когда-то здесь было две комнаты, и там, где раньше стояла перегородка, пол слегка прогнулся. От ветра, задувавшего с улицы, по длинному ковру пробегала рябь. В зале с двух сторон пылали печки, а посредине стоял большой раскрытый рояль.