Моя армия. В поисках утраченной судьбы

27.V.1955. «Вчера разгружали двенадцатиметровые телеграфные столбы. Отвратительно толстые и тяжелые. Сегодня пока что бездельничаем в ожидании эшелона с грузом. <...> Я здоров, как монгольская лошадь, так что вы не вздумайте беспокоиться, если иногда задержатся письма».

Следующее письмо я написал только через две недели.

10.VI.1955. «Привет, родные. Вчера получил от вас письмо. Принесли письма во время работы. Я бросил кирку, прочел ваше письмо, и работать стало куда веселее. Хорошо, что дома все в порядке. Продолжайте в том же духе. Волновались вы, друзья, напрасно. Как раз если бы со мной что- нибудь случилось, вам бы сразу сообщили. Но я ведь столько раз вам говорил и писал, что со мной никогда ничего плохого не случится. Для меня все в жизни идет по панглосовскому принципу. А что касается перебоев в переписке, то я ведь солдат, друзья. Например, я слышал, что скоро будут отправлять людей на север, в тайгу заготовлять лес. Может, и меня туда отправят, а там, возможно, кроме медведей, никто и не живет. Вот и пиши оттуда! (Так, кстати говоря, и произошло. Но не скоро, а через полгода.—

Я. Г.) <...> Я сегодня опять в карауле. Неудачно попал, с воскресенья на понедельник. Воскресный вечер пропал. Вообще воскресенья не видели. С утра пришли четыре вагона щитов для стандартных домиков. (Имеются в виду офицерские домики, которые собирались строить на разъезде.—Я. Г.) Довольно громоздкие штуки, в среднем на 6 кв. м. Сырые к тому же, а следовательно, весьма почтенного веса. До обеда разгрузили, а в б часов мне уже в караул идти. И в кино не сходил. (К нам в лагерь приезжал киномеханик, и фильмы смотрели под открытым небом.—Я. Г.) В субботу ходил, смотрел „Испытание верности". Новая картина, мещанства хоть отбавляй. Моралите: „Не возлюби жены ближнего своего". Очень примитивно. В главной роли Ладынина. Знаете такую? Страшна как смертный грех, ничего удивительного, что муж бросил, я его вполне понимаю».

16.ѴІ.1955. «Здравствуйте, дорогие. Простите, что пишу с перебоями.

В оправдание свое приведу распорядок дня: в б часов — подъем, в 7 —

завтрак,

около восьми строимся на развод, в 8—на работу. С 2 до 3 обед. В б конец работы (официально), но освобождаемся окончательно в 7. Ужин. Вечерняя поверка. Отбой. На письмо, конечно, выгадать можно, сам теперь вижу. Буду писать чаще. Даю торжественную клятву».

Я почему-то пропустил физзарядку. А она была. Правда, не совгаванский бег, а традиционные упражнения. Но за этим ритуалом лично наблюдал командир полка подполковник Коротченко. Впрочем, вскоре он стал полковником.

Клятву я не сдержал, следующее письмо написал лишь через десять дней.

Я стал писать реже не только потому, что не хватало времени. Для короткого письма время всегда можно было найти. Но в Совгавани, откуда я писал только что не ежедневно, это была отчаянная попытка сохранить связь с той недавней жизнью, что казалась тогда единственно моей. В монгольской степи все изменилось. Та, прошлая жизнь, при всей ее привлекательности постепенно уходила на второй план, а новая реальность приобретала органику. И появлялась полуосознанная мысль, что этот опыт мне еще пригодится. Соответственно, потребность связи с «идеальным прошлым» потеряла свою остроту. Я жил настоящим и трезво оценивал меру испытаний, на мою долю выпавших.