Моя чужая жена

– Хоть какая-то романтика, — ядовито заметила девушка.

– Вы живете в самом романтичном городе на свете и скучаете по романтике?

– Там романтика только для туристов, — отмахнулась Софья.

– Мне кажется, вы не правы, — возразил я. — Я в юности учился в Сорбонне, несколько лет прожил в Париже и считаю…

– О, так мы почти земляки, — обрадовалась Софья.

Мое сообщение придало ей уверенности в своих силах. Вероятно, по ее представлениям, мужчина, проведший юность в Париже, не мог не купиться на обольстительную случайную попутчицу.

– Вы видите, наша встреча была предрешена судьбой, — изобразив на лице мистическое волнение, сообщила мне Софья. — Посмотрите! — Она схватила мою руку и приставила свою ладонь к моей. — У нас даже кисти рук похожи, форма этих двух пальцев, видите? И здесь…

Как ни странно, но девушка была права. У нас с ней и в самом деле оказались похожи руки. И вся эта ситуация: ее ладонь, приставленная к моей, ее тонкое лицо в полутьме комнаты — все это удивительно напоминало что-то из прошлой жизни. Что-то непоправимо ушедшее, почти забытое.

В магнитофоне заиграл оркестр и дребезжащий тенорок запел: «Счастье мое, ты повсюду со мной…» Кажется, этой мелодии было угодно сегодня преследовать меня повсюду.

– Давайте танцевать, — предложила Софья.

И, не дожидаясь ответа, вскочила и протянула мне руки. Мы проделали несколько неловких па. Девушка была довольно сильно пьяна, ее ощутимо покачивало. Поезд резко дернулся, загудел, и Софья, потеряв равновесие, ухватилась за меня, чтобы не упасть. Ее повисшее на моих руках тело, запрокинутая голова, мягкая линия щеки около моих глаз… Все это было уже слишком для немолодого неврастеника.

– Мне кажется, вам лучше прилечь. — Я выключил музыку и щелкнул выключателем.

В купе загорелся тусклый свет. Софи растерянно поморгала, вспылила было:

– Но я не хочу спать! Почему вы так?.. Я не ребенок!

Но я, не слушая, взял со стола книгу и, заявив, что подожду в коридоре, пока она переоденется и приляжет, вышел из купе.

В приоткрытое окно врывался запах осенней ночи, дождя и паровозного дыма. Я сел на откидное сиденье, прислонился спиной к покачивавшейся стенке вагона и снова начал читать.

Часть вторая

Даже на камнях растут цветы,

Даже любовь умеет ненавидеть…

Ш. Бодлер

1

Осенний ветер, влетев в подворотню, разметал мусор, прокатил по асфальту пустые пивные бутылки, просвистел дальше, во двор, загремел по крышам, захлопал дверями подъездов, заглушая доносившийся с улицы грохот оркестра.

– Проходит колонна демонстрантов московского завода… — торжественно рокотал динамик с Красной площади.

Никита высунулся на улицу, увидел метавшиеся на ветру красные флаги и принялся пристально вглядываться в плывущую по улице праздничную толпу.

Во рту был противный металлический привкус, голова кружилась то ли от громкой музыки, то ли после вчерашнего. Ныло в висках.

«Где она? — болезненно щурился Никита. — Где эта проклятая сероглазая девка? Если она сейчас не явится, я башку себе об стенку разобью!»

Тем июльским утром он проснулся поздно, в сладкой истоме, не открывая глаз, потянулся к соседней подушке, предвкушая, как смущенно будет улыбаться его ночная гостья. Как быстро поцелует его и отвернется, отыскивая платье. Как он сведет ее вниз, усадит за стол, как ни в чем не бывало поздоровается с отцом. И как вытянется морда у старого черта. Что, обошли тебя, вечный победоносный герой? И кто обошел? Щенок, молокосос, мальчишка.

Никита победно ухмыльнулся, провел рукой по пустой подушке и в недоумении открыл глаза.

Али не было. Ни в постели, ни вообще в комнате. Чернела рядом, на откинутом одеяле, изогнутая полоска заколки-невидимки, а Али не было…

Никита потер лоб, поднялся с кровати, поспешно натянув джинсы, вышел в коридор, заглянул в ванную. Никого.

В доме уже проснулись, звенела внизу посуда, пахло свежим кофе. Быстро умывшись, Никита спустился и вышел на веранду. Отец, один, сидел у стола, отхлебывая из чашки. Глаша, тепло чмокнув «дорогого мальчика» в щеку, засуетилась у стола, накрывая завтрак. Никита прошелся по веранде, выглянул в окно, чуть нарочито, чтобы заметил отец. Но Редников-старший молчал, не удостаивая сына и взглядом.

– Ты что-то ищешь, Никитушка? — обернулась к Никите Глаша.

– Не что-то, а кого-то, — подмигнул тот. — Ночевала тут одна… тучка золотая…

И с удовлетворением заметил, как заходили желваки на скулах отца, как поднял тот царственное чело и тяжелым взглядом посмотрел на сына.

– У тебя ведь есть ключи от московской квартиры? — медленно, веско начал он. — Я бы тебя очень просил не приводить своих… мм… женщин сюда, в дом, где живет твоя мать. Это неуважение…

– Мать? При чем же тут мать? — хохотнул Никита. — В дом, где живешь ты, ведь так?

Он ожидал, что отец взовьется, начнет снова его оскорблять. Теперь-то Никита сможет отвечать ему спокойно, с насмешкой, потому что сейчас оба они знают, кто одержал верх. Но Редников лишь сдвинул брови и, тяжело ссутулив плечи, вышел из-за стола.