Моя другая жизнь

Опять позвонила леди Макс, разговаривала, как всегда, бесцеремонно, спросила, могу ли я прийти на обед тем же вечером.

— Нет. Я уже зван на обед.

И правда, в тот вечер мы должны были обедать с Алисон и ее приятельницей по работе.

— Куда же вы идете?

Я назвал ресторан.

— С удовольствием к вам присоединюсь, — сказала она.

Трудно себе представить большую беззастенчивость.

— А как же моя жена?

— Обычно я не очень-то лажу с женами, но ведь у нас с ней есть кое-что общее.

Я не понял, о чем она говорит, и так ей прямо и сказал.

— Вы, милый мой мальчик, — с ноткой высокомерия ответила леди Макс.

Я как последний дурак пытался противостоять ее напору и малодушно отменил самый обед, опасаясь, что леди Макс все равно явится и устроит сцену.

После этого я стал встречать ее буквально повсюду. Лондон — город призраков, воспоминаний и намеков. Город приглушенных голосов. А в темное дождливое время года, когда светят лишь фонари и зимние улицы отражаются в окнах, витринах и лужах на мостовой, он — город отражений.

Но это еще и город двойников — люди одеваются одинаково: вон знакомая шляпа, очень похожее пальто, тот же самый зонт. Здесь существует своя, лондонская одежда, есть даже и лондонская походка. Лондонцы ведь не гуляют по улицам, они целеустремленно шагают по своим делам, редко глядя в глаза встречным; лица у них каменные, подбородок вздернут, словно они идут в бой с сознанием, что предстоит очередная безуспешная атака. Походным маршем по Оксфорд-стрит проходят только лондонцы; все, кто тянется вразброд, как попало, — приезжие.

В этой толчее нередко мелькала леди Макс, ее стянутые на затылке волосы, белое лицо, ее разнообразные плащи и накидки; я считал, что она меня выслеживает. Безликость здесь — благо, но я свою, к сожалению, видимо, утратил. Леди Макс показала мне город, его сокровенные уголки; однако теперь, когда я начал обживать ее Лондон, выяснилось, что я стал слишком заметен. Меня не покидало ощущение, что она может появиться в любом месте и в любое время.

Проще было сидеть дома. Лондонское житье привило мне вкус к уединению. Лондонцы высоко ценят одиночество, им нравится, как выразился однажды Маспрат о себе одним из изобретенных им словечек, быть «недоставабельными». Здесь, в отличие от Нью-Йорка, затеряться совершенно немыслимо, зато можно спрятаться так, что никто не найдет.

Мне по душе была полная автономность моего дома, я целиком ушел в свой роман, и это давало ощущение счастья. За исключением телефонных звонков (но уже не от леди Макс, она перестала звонить), ничто не отвлекало меня от работы, не бередило попусту душу. Какой еще холодный северный город может стать таким же надежным убежищем, давая возможность без помех писать о джунглях Гондураса? Здесь играла свою роль и зимняя тьма. Однако уже в конце февраля появились робкие признаки весны — первые цветы: подснежники, ранние крокусы; даже в маленьких прямоугольных садиках позади лондонских домов веяло сельской Англией, там еще сохранились остатки древней плодородной земли — и старые корни, кусты, старые луковицы и клубни расцветали в вязкой грязи.

И тут вдруг раздался звук, подобный пистолетному выстрелу, — такой же внезапный, потрясающий с не меньшей силой; нет в Лондоне звука хуже и ужаснее, чем неожиданный стук в дверь вашего дома. Опять она.

9

На холостом ходу, пока пассажир расплачивается, лондонские такси бренчат и трещат совершенно по-особому; эту нетерпеливую дрожь мотора не спутаешь ни с чем. Затем хлопает дверца, со стуком закрывается окно, отделяющее кабину водителя от пассажиров; стекло еще слегка дребезжит, когда такси уже отъезжает. Я все это смутно слышал наверху, в глубине дома, где усердно писал свой роман, одолеваемый сомнениями, как его озаглавить.

Стоял ясный зимний день, цветы в садиках за домами высунули маленькие яркие разноцветные язычки.

Тут-то и раздался стук, затем звонок в дверь, и я лишь тогда связал звуки постоявшего и отъехавшего такси с незваным гостем.

— Вы что же, не пригласите меня войти?

Самым точным словом здесь был бы кошмарный сон: смесь привычного и странного. Только в дурном сне вы встречаете хорошо знакомого человека в самом невероятном месте — например, свою мать в раздевалке спортзала; или, наоборот, совершенно незнакомого человека, или кого-то, кого вы боитесь, в отрадном уединении собственного дома.

Как же мне хотелось, чтобы она ушла! Но я был ей кое-чем обязан — разве я мог ее выгнать?

Она вошла в дом и, поглядывая на картины, трогая мебель, сказала:

— Совсем не то, чего я ожидала.

Она уже глумилась, словно предчувствуя, что ее отвергнут.

— А я вам показывала моих Лиров? — спросила она, бросив быстрый оценивающий взгляд на акварель Эдварда Лира, изображавшую Нил.