Моя любимая жена

— Да, — вздохнул Шейн, глядя на жену со смешанным чувством горечи и восхищения. — Это часть ее жизни.

Он похлопал Билла по плечу, избегая смотреть другу в глаза.

— Давно мы с вами не виделись, — усмехнулась Элис. — Как дела в «Баттерфилд»?

— Думаю, лучше, чем у вас, — не слишком учтиво ответил Билл.

Он регулярно просматривал интернет-версию ее газеты, надеясь увидеть статью о трагедии на фабрике «Хэппи траусерз». Статьи не было. Ему не встречалось вообще никаких материалов, написанных Элис Грин.

— Это вы в точку попали, — печально рассмеялась журналистка.

Билл только сейчас обратил внимание, что прежняя, насмешливая и самоуверенная, Элис куда-то исчезла. Перед ним сидела растерянная и даже неухоженная женщина. Биллу стало ее искренне жаль.

— Моя газета впала в ступор, — сказала Элис. — Запасы благородного негодования иссякли. Сколько можно писать о захвате земель, промышленном загрязнении окружающей среды или о зачуханных фабричных рабочих, которые валятся замертво от усталости?

Она уставилась в свой бокал, будто ответ находился там.

— Я тогда в Шэньчжэне собрала материал и написала статью. Редактор пробежал ее по диагонали и скривился. Это уже не удивляет. Понимаете? Это стало привычным, как снимки голодающих детей из африканских стран или сообщение об очередном взрыве бомбы в каком-нибудь ближневосточном городе. Это уже видели, слышали, читали… Все это проело плешь читателям. Помните, что я вам сказала, когда Бекка нашла младенца в мусорном контейнере?

Билл кивнул. Он не забыл ее слова: «Такое в Шанхае не считается сенсацией».

— Теперь нужны журналисты, способные рассказывать о чудесах. Редакторам нужны чудеса. Бурно развивающийся Китай. Динамичный Шанхай. Не жалейте слов, рассказывая миру, что Пекин становится похожим на Вашингтон, а Шанхай превращается во второй Нью-Йорк. Вот эта оптимистичная трескотня пойдет на ура. Позитивное, жизнеутверждающее дерьмо!

Элис качнула бокалом, шутовски салютуя не то бурно развивающемуся Китаю, не то динамичному Шанхаю.

Вернулся бармен, неся три порции капучино.

— А где черный кофе? — спросил Билл. — Я заказывал черный.

— Только капучино, — сокрушенно вздохнул бармен. — Черный кофе кончился.

В каждой чашке поверх пенки лежало шоколадное сердечко.

— Вы выиграли, — сказала Элис. — Ваш жребий выпал. Поздравляю.

— Мой жребий? — удивился Билл, глядя, как Нэнси осторожно расталкивает Росалиту.

Свою чашку он отставил в сторону.

— Они — не мой жребий, — упрямо произнес он, сам не зная, что именно означают «они».

Но Элис не услышала его возражений.

— Мне вообще надо было бы родиться раньше. — Она махнула бармену, заказывая новую порцию выпивки. — Жаль, что меня тогда не было на площади Тяньаньмэнь. — Она прищурилась, в упор глядя на Билла. — Тогда, четвертого июня тысяча девятьсот восемьдесят седьмого.[62] Оттуда все и началось. Алчность. Коррупция. Корень отравы — там.

Нэнси посмотрела на Элис в упор. Та рассеянно разглядывала принесенную выпивку, а проснувшаяся Росалита вяло потягивала капучино, пачкая губы растаявшим шоколадом.

— Думаете, это просто совпадение, что приказ ввести танки отдал создатель китайского «экономического чуда»? — спросила Элис, тыча пальцем в сторону Билла. — Думаете, «дорогой вождь, уважаемый товарищ Дэн Сяопин» по чистой случайности ответствен за тогдашнее побоище на Тяньаньмэнь? Никаких случайностей и никакого совпадения! Все население Китая, от мала до велика, получило недвусмысленное послание: «Поддержите нас, и мы сделаем вас богатыми, а если вздумаете сопротивляться, мы раздавим вас танками». — Элис снова приложилась к бокалу и резко тряхнула головой. — Чертовски жаль, что меня там не было.

— Да, жаль, что вы не находились где-то поблизости, — вдруг вступила Нэнси.

Все повернулись к ней: Элис, Билл и даже Росалита, не успевшая протрезветь.

В устах Нэнси эта идиома[63] звучала так, словно китаянка выудила ее из какого-то лингвистического пособия Берлица.[64]

— Тогдашнюю бойню вы пропустили, — учтиво улыбаясь, продолжала Нэнси. — Зато вы обязательно поспеете к следующей.

Покинув бар, Билл отправился не домой, а в район Бунда. Он шел, огибая группы туристов, глазеющих на вечерние огни, уворачивался от попрошаек с детьми, пытавшихся ухватить его за одежду. Ему встречались подвыпившие бизнесмены и трезвые официантки баров, закончившие работу. Были и молодые, модно одетые китайцы и китаянки, которые никуда не спешили, а просто прогуливались. За эти месяцы их стало заметно больше. Они явно считали Бунд своим.

Билл договорился встретиться с Цзинь-Цзинь в баре отеля «Мир». Только сейчас, сидя с бутылкой «Чинтао» и слушая «I'll Be Seeing You»,[65] он вдруг понял, что избрал неподходящее место для встречи.