— Всё хорошо? — спрашиваю, когда всё стихает и я покидаю своё убежище.
Осознание, что папа может приехать сюда и силой отвезти обратно под замок, пугает до коликов животе.
— Лучше не бывает, — заверяет Мирон, даже носа не повернув в мою сторону.
Проходит к кухонному гарнитуру и открывает навесной шкафчик, заслоняя дверцей лицо.
Задеваю взглядом косые мышцы на плоском животе и небольшой участок ушиба, который крайне меня беспокоит. Вообще, в мире нет ни единой детали, которая касалась бы жизни Громова, и была бы мне безразличной.
Ни одной. Клянусь.
Я даже слепки его детских ручек и ножек рассматривала как что-то великое. Я — его главный фанат, а он — мой. Я знаю.
— Спокойной ночи, — проговариваю отчётливо.
— Спокойной ночи.
Прохожу в небольшую спальню и незамедлительно откидываю покрывало с кровати. Чувствую себя не вполне уютно, но укладываюсь на спину и утепляюсь с помощью одеяла.
Надо как-то отвлекаться. Резко поворачиваю голову и упираюсь носом в мягкую подушку.
Вдохнув аромат знакомой туалетной воды, во-первых, понимаю, что
Во-вторых, до меня доходит, что я окончательно и бесповоротно пропала. Я люблю его… и одной мне с этой любовью, увы, не справиться.
В этом доме столько же этажей, сколько мне лет — девятнадцать. И ровно столько лет я люблю одного-единственного человека на земле. Ничего не могу с собой поделать.
И никто не сможет.
Снова тычусь носом в подушку. Дышу
Грудь становится тяжелее и будто бы больше, между ног чувствуется начинающийся зуд, который непременно хочется потрогать и потереть. Тяну руку к трусам, но тут же отдёргиваю…
Чёрт…
Прикрываю глаза. Наркотики, мастурбация… Что дальше, Карамелина?..
Небинарной личностью себя объявишь?..
Резко поднимаюсь и опрокидываю ноги на пол. Прикладываю ладони к горящим щекам, пульс частит. Периодически сверлю взглядом плотно прикрытую дверь.
Злость поднимается во мне волнами…
Снова мне самой к нему идти?.. Своим выпадом с телефоном и предложенным звонком Демидову, Мирон ведь мне многое сказал.
Главное — он принимает любой мой выбор. И всегда готов помочь, даже если я выбираю не его.
Горько усмехаюсь. Разве я могу выбрать кого-то другого?..
Я люблю только его. Я восхищаюсь только им. Я хочу, черт возьми, только его…
Сейчас осознаю, насколько глупой была идея прийти к нему в спальню абсолютно голой. Потому, как жарко мы целовались в его машине или там, в деревне, теперь понимаю, что секс — это необязательно обнажённость. Количество одежды вообще роли не играет.
Почувствовав смятение, встаю с кровати. И начинаю ходить из угла в угол. В обычные дни это всегда помогало справиться со стрессом.
В голове кавардак. А в сердце боль…
Адская, едкая, жгучая… Смертельная…
Нет…
Я так не могу. Не смогу…
Подлетаю к двери и резко её отворяю, на пороге сталкиваясь с твёрдым телом. Мир вокруг миллионами факелов загорается.
Всхлипываю, когда Мирон меня обнимает, и начинаю шептать, как безумная:
— Я люблю тебя. Я так тебя люблю, Мир.
Крепко-крепко шею обнимаю.
— Я тебя тоже… Люблю, — хрипит он, зарываясь в моих влажных волосах.
— Как себя? — спрашиваю, отчаянно замирая.
— Как не в себя…
— Как не в себя?.. Это что значит?.. — отклоняюсь и заглядываю в его лицо.
От его рук на пояснице мурашки волнами расходятся. Сжимает сильно, словно боится, что растворюсь и исчезну. А я растворяюсь. В нём, в запахе туалетной воды и в том, насколько приятна его кожа на ощупь.
— Это значит пиздец как. Измаялся весь. Думал, сдохну позавчера.
— Прости, — качаю головой и морщусь. — Ты ведь знаешь какая я дурочка, Мир? Всё время хочу как лучше, а получается…
— Нормально всё у тебя получается, — вздыхает успокаиваясь Мирон, но в глазах что-то тухнет.
Живое, настоящее.
Нахмуриваюсь и вспыхиваю от озарения… Он ведь подумал, что я и Лёва…
Боже.
— Мы реально два сапога пара, Громов, — горько смеюсь.
— Почему это?
— Ты что, подумал… что я и Демидов? — округляю глаза. — С ума сошёл?
Плечи под моими пальцами напрягаются.
— А что я должен был подумать? — мрачно выговаривает он.