Моя особенная девочка. Я тебя нашел

— Сколько мы уже здесь, Макс? — глажу его по грязным, спутавшимся и к тому же влажным от пота волосам. Вопрос риторический. Я не жду на него ответа.

— Вечность, — выдыхает он.

Отдаю ему последние таблетки, наплевав на собственную повышенную температуру. Максиму они сейчас гораздо нужнее. Пока они работают, я могу хотя бы нормально его напоить. Правда вся вода уже через час выходит потом.

Спать больше не могу. Вообще не могу. Хожу по нашей камере из угла в угол, швыряя ногами мусор. Откуда-то сверху, прямо у меня над головой раздается страшный грохот такой силы, что с потолка сыплется белесая пыль.

— Мамочки… — тут же бегу к Максу с Громом. Пес навострил уши, прислушивается и тихо рычит. Угрожающе так.

Наверху снова грохот. Уже не такой сильный и звуки… очень пугающие звуки, похожие на выстрелы из кино.

— Макс, — нервно трясу его за плечо. — Макс…

— Ммм… — он еле открывает глаза.

Из-за двери раздается топот ног будто там целый отряд спецназа, не меньше.

— Аня! Аня, вы здесь? — мне не верится, что я слышу этот голос.

— Папа! — хриплю, но понимаю, что очень тихо и он отсюда не услышит. Бегу к двери, прижимаюсь к ней и повторяю, — Папочка, тут. Мы тут…

Глава 28

Анна

— Малыш, отойди подальше от двери. Сейчас петли срежут, и я крепко тебя обниму.

— Обещаешь? — мне до сих пор не верится, что это реально мой папочка и за нами пришли. Так страшно проснуться и узнать, что ничего этого не происходит. Сны здесь слишком реальны. Наверное, их подстегивает страх.

— Обещаю, Анют. Отходи.

Отбегаю к Максу, беру за ошейник тихо порыкивающего Грома и кричу отцу, что можно сносить эту ужасную дверь.

— Макс, — зову парня, — за нами пришли, слышишь? Правда пришли!

Он не слышит. Ему опять очень плохо и радоваться освобождению не получается. Переживания за него гораздо сильнее и в тот момент, когда грохочет тяжелая дверь и в нашу камеру врываются люди в черных балаклавах с автоматами на перевес, я почти не реагирую.

— Девочка моя… — выдыхает влетевший в нашу камеру папа и замирает перед рыкнувшим Громом.

Глажу собаку по холке и шепчу «Свои» в острое ухо. Встаю и буквально падаю в крепкие руки отца, прижимаясь к нему всем телом. Слушаю, как грохочет в его груди сердце. Он до боли сжимает меня в ребрах и стискивает пальцы, запутавшиеся в грязных волосах.

Двое мужчин осторожно перекладывают Макса на носилки и несут к выходу.

— Мне надо с ним, — задрав голову, смотрю в уставшие глаза отца. — Пап, пожалуйста. Мне надо с ним, — умоляю родителя.

Он улыбается, поднимает меня на руки и также крепко прижимая к себе выносит из подвала. Макс был прав. Нас засунули глубоко под землю, поэтому было так холодно. Мне показалось, что отец поднимался целую вечность по серым бетонным лестницам, пока не вынес меня на улицу.

От свежего воздуха, проникшего в легкие, моментально закружилась голова. Слышу женский плач. Ищу взглядом его источник. Мама Максима прижимается губами ко лбу бессознательного сына, мешая нашим спасителям погрузить его в скорую. Наша директриса стала похожа на тень самой себя. От яркой, уверенной в себе, строгой и сильной женщины ничего не осталось. Не боясь собственных слез, она цепляется за Макса руками, будто его снова заберут.

От машины скорой отделяется женщина в белом халате и направляется к нам. Я слышу лишь обрывки их разговора с отцом. Меня оглушает ужасная картинка. Еще не пришло полноценное ощущение освобождения. Я словно смотрю на происходящее со стороны.

Мама Максима садится рядом с ним в скорой и продолжает плакать, прижав к своим губам ледяную, несмотря на высокую температуру, ладонь сына. Гром стоит в стороне и тоже наблюдает за происходящим. По нервам бьёт грохот тяжелых мужских ботинок, лязг металла, хлопки дверей, голоса. Пёс обходит суетящихся людей, осторожно подбирается к скорой и жалобно заскулив, берет и запрыгивает в салон.

Врачи пугаются большой собаки, пытаются его выгнать, а он рычит на них и остается лежать рядом с Максом, как делал это в подвале. Докторам что-то говорит мама Авдеева, они сначала машут головами, но быстро сдаются, и женщина улыбается собаке, гладит его между ушей. Гром спокойно дается. Он в ответ тычет в ее ладонь носом и никуда не планирует уходить из машины.

Меня бегло осматривают. Отец договаривается, что повезет меня в больницу сам и я отмираю.

— Нам надо с ними. Мне надо с Максом, пап, — умоляюще смотрю на него.

— Малыш, с Максимом поедет мама и вон, — тихо смеется он, кивая на Грома, — упрямый новый друг. Мы поедем следом.

Мой заторможенный разум сигналит, что в этом есть логика и красной лампочкой моргает: «Вас спасли!!! Ау!!! Уже можно радоваться! Давай же!».

Я сама жмусь к отцу и начинаю тихонечко плакать. Слышу, как он шмыгает носом. Поднимаю взгляд и шокировано слежу за единственной слезинкой, медленно сбегающей по его щеке.

— Пап…?

— Все хорошо, Анют. Теперь все хорошо.