Моя победа над раком

Мне казалось, что я говорю вслух, однако из моего рта не вырвалось ни единого звука. Голос покинул меня.

Мне так хотелось обнять маму, успокоить ее, сказать, что со мной все хорошо, и я никак не могла понять, почему мне это не удается. Почему мое тело перестало слушаться меня? Почему, когда мне больше всего на свете хочется ободрить моих любимых близких, я вместо этого продолжаю безжизненно лежать на больничной койке? Они обязательно должны знать, что я в порядке, что я больше не чувствую никакой боли!

Ситуация была критической, так что доктор немедленно вызвал второго, старшего онколога для принятия правильного решения. И вот что было странным: в этом предсмертном состоянии я намного четче понимала все происходящее вокруг меня, чем обычно. Я не могла воспользоваться ни одним из своих пяти биологических чувств, тем не менее я продолжала воспринимать окружающую информацию, причем намного эффективнее, чем если бы использовала для этого привычные нам органы восприятия. Как будто у меня появился новый, невиданный ранее способ взаимодействия с миром вокруг, и я не просто ощущала происходящее, я как будто постепенно сливалась

с ним в единое целое, становилась частью его.

Вызванный старший онколог немедленно дал задание команде врачей доставить меня в радиологический кабинет, чтобы сделать сканирование моего организма. Я обратила внимание, что под моей головой по-прежнему была подоткнута подушка, как это было и дома на протяжении последних нескольких дней. Как я уже объясняла ранее, это было необходимо, чтобы я не захлебнулась в жидкости, доверху наполнявшей мои истощенные легкие.

Я все еще была подсоединена к переносному баллону с кислородом, когда они привезли меня в радиологию, сняли с моего лица кислородную маску, подняли мое тело и поместили его в магнитно-резонансный томограф. Уже через несколько секунд я начала задыхаться, кашлять.

«Ради бога, оставьте кислород в покое – и она не может лежать горизонтально! Умоляю, она же задыхается! Она не может дышать! Да она же просто умрет, если вы не прекратите!» – слышала я, как Дэнни кричал на врачей.

«Но нам просто необходимо это сделать, – объяснял один из радиологов. – Пожалуйста, не переживайте. Мы будем крайне осторожны, насколько это вообще возможно. Она может спокойно обойтись тридцать секунд без кислорода».

Так что каждые тридцать-сорок секунд радиолог доставал меня из томографа, чтобы надеть на меня маску, дать мне отдышаться, а затем снова поместить мое тело назад. Из-за этого на полное сканирование потребовалось очень много времени. После того как с этим было покончено, меня отправили в отделение интенсивной терапии.

Бригада медиков, подгоняемая моим мужем, не желающим сдаваться без боя, делала все, что было в их силах. Время текло неумолимо, пока моя бессильная что-то предпринять семья наблюдала за подсоединяемыми ко мне трубками и иголками.

Затем врачи задвинули шторы, изолировав меня от всех остальных лежащих в отделении пациентов. Мама и Дэнни оказались за пределами сформированного занавесом отсека.

Я обратила внимание на то, как медсестры продолжали суетиться, подсоединяя меня к кислородному и другим аппаратам, которые вскоре начали перекачивать через мое тело различные жидкости и глюкозу, ведь я была серьезно истощена. Над койкой был расположен монитор, и они сделали все необходимое, чтобы на нем отображались давление и пульс. Затем они вставили мне через нос трубку для кормления, пропихнув ее через гортань в желудок, чтобы жидкая пища могла поступать туда напрямую, а аппарат для искусственного дыхания начал снабжать меня, опять же через нос, кислородом. Засунуть трубку в трахею у них получилось не сразу, так что им пришлось прыснуть туда сначала специальным спреем, вызывающим онемение мышц, после которого трубка начала проходить в глубь моего тела намного легче.

Когда кто-нибудь из персонала приходил проверить меня, я всегда знала, кто это и что именно он должен был сделать. Хоть физически мои глаза и были закрыты, я была в курсе любой малейшей детали, имевшей место не только в непосредственной близости, но даже и вдалеке от моей кровати. Мое восприятие было намного острее, чем если бы я пользовалась для него набором стандартных органов чувств. Казалось, что я знаю и понимаю все – не только происходящее вокруг меня, но также и чувства, испытываемые в данный момент другими людьми, словно я могу чувствовать каждого человека насквозь. Я видела их страх, беспомощность, я понимала, что все они уже смирились с неизбежностью скорой трагичной развязки.