Моя сторона горы

Он выкопал лука, пока я грел воду в жестянке. Черепашье мясо твердое, как камень, и его нужно варить часами, пока оно не станет мягким. Мы приправили суп солью гикори и добавили в него много луковиц купены. Том сказал, что он слишком жидкий, поэтому я добавил молотых орехов — у меня закончилась желудевая мука. Я попробовал кинуть в суп фиалковых корней — получилось неплохо.

— Хочешь остаться съесть суп и переночевать? — спросил я его во время готовки.

Он сказал:

— Конечно, — но добавил, что ему лучше сходить домой и предупредить маму. Он вернулся где-то два часа спустя, черепаха все еще не разварилась, поэтому мы пошли на луг прогуляться с Внушающей Страх. Она поймала себе еды, мы привязали ее к насесту и практически по-темному пришли к ущелью. Мы поужинали черепаховым супом. Спал Том в гостевом домике.

Я не мог заснуть. Все думал о том, что происходит. Все казалось таким привычным.

Мне нравился Том, я нравился ему, он часто приходил, почти каждые выходные. Он рассказал мне о своей команде по боулингу, о нескольких друзьях, у меня появилось ощущение, что я знаю многих людей в городе. От этого дикая природа становилась менее дикой. Когда однажды в выходные Том ушел домой, я написал это:

«Том сказал, что они с Ридом забрались в пустой дом, а когда туда пришел риелтор, они скатились по желобу для стирки в подвал и выбрались через окно. Он рассказал, что прорвало трубу, вода затопила школьную площадку, все дети сняли обувь и стати играть в бейсбол».

Я отчертил и записал еще:

«Я давно не видел Барона. Думаю, он оставил свое гнездо под валуном. Рядом гнездится дрозд. Очевидно, он понял, что Внушающая Страх иногда привязана, и в это время близко подлетает к камину за остатками еды».

Я отчеркнул и это, а на остатке коры нарисовал Внушающую Страх.

На следующий день я пошел в библиотеку и взял четыре книги.

Вернулся Аарон. Он зашел прямо в тсуговый лес и позвал меня. Я не спросил его о том, как он меня нашел. Он остался на неделю и проводил время по большей части играя на ивовых дудочках. Он ни разу не спросил, что я делаю в горах. Как будто он уже знал. Как будто он говорил с кем-то или читал где-то, больше нечего было спрашивать. У меня было чувство, что старая история витала где-то у подножья горы. Мне было все равно.

Бандо купил машину и стал приезжать чаще. Он больше не говорил о газетных статьях, и я его не спрашивал. Однажды я просто сказал ему:

— Кажется, у меня теперь есть адрес.

Он ответил:

— Да.

Я спросил:

— Это пересечение Бродвея и Сорок второй улицы?

Он сказал:

— Почти.

Его брови поднялись, и он сочувственно посмотрел на меня.

— Все хорошо, Бандо. Наверное, тебе лучше принести мне рубашку и джинсы в следующий раз. Я думал, если тот дом в городе еще не продали, то, может, мы с Томом скатимся по желобу для стирки.

Бандо медленно повернул в руках ивовую дудочку. Он не стал на ней играть.

Город приходит ко мне

Прилетели певчие птицы, появилась летняя зелень, и июнь ворвался в горы. Он вкусно пах, был хорош на вкус и приятен глазу.

Однажды утром я лежал на большом камне на лугу. Внушающая Страх прыгала за каким-то насекомым в траве, когда внезапно я увидел вспышку фотоаппарата и из ниоткуда взявшегося человека.

— Одичавший мальчик! — сказал он и сделал еще один снимок. — Что ты делаешь, ешь орехи?

Я сел. На сердце у меня было тяжко. Так тяжко, что я позировал ему с Внушающей Страх на кулаке. Однако я отказался вести его к себе в дерево, и он наконец ушел. За ним пришли еще два фотографа и репортер. Я немного с ними поговорил. После их ухода перевернулся на живот и задумался о том, чтобы обратиться в Министерство внутренних дел и найти сведения о других землях Запада. Моей следующей мыслью была игра в бейсбол в затопленном школьном дворе.

Прошло четыре дня, я постоянно говорил с репортерами и фотографами. На пятый день в полдень я услышал голос из долины:

— Я знаю, что ты здесь!

— Папа! — закричал я и вновь помчался в долину, чтобы увидеть отца.

Когда бежал к нему, я услышал то, что меня остановило. Звук ломающихся веток и сучков, сминаемых цветов. Приближалась толпа. На мгновение я задержался и подумал о том, бежать к папе или исчезнуть навсегда. Я был самодостаточен, мог путешествовать по миру без единого пенни, не прося ни о чем других. Я мог уплыть в Азию в каноэ через Берингов пролив. Я мог приплыть на плоту на остров. Я мог совершить круговое путешествие, питаясь одними фруктами. Я побежал к дому. Но, добежав до ущелья, повернул назад. Я очень хотел увидеть папу.