Моя судьба. История Любви

Я вторично потерпела неудачу. Госпожа Кольер оказалась права. Меня сочли, без сомнения, слишком молодой для исполнения «Гимна любви», и я это сразу почувствовала. Публика снисходительно отнеслась к юной певице. Мне даже поаплодировали, но зажечь аудиторию я не смогла. Победа снова ускользнула у меня прямо из-под носа. Оставалось только скрыть разочарование, что я и сделала, молча глотая слезы.

— Ну, ладно, ладно, все не так уж плохо, — старался утешить меня отец. — Ты ведь обошла уйму соперниц.

— Обойти-то обошла, но первой оказалась не я, а другая!

Я надолго запомнила взгляд, который папа с удивлением устремил на меня. Пока я училась в школе, даже в последний год, когда мне необходимо было получить аттестат, он никогда не слышал, чтобы я говорила таким тоном. Прозвучавшая в моем голосе решимость была чем-то совершенно новым. И я тут же прибавила:

— С этим поражением я ни за что не смирюсь!

— Ты и дальше будешь брать уроки?

— Конечно, папа.

Он улыбнулся. Когда господин Коломб любезно подошел, чтобы утешить меня, я с неожиданной твердостью сказала:

— До будущего года!

Назавтра я снова была у госпожи Кольер.

— Теперь, моя перепелочка, ты поешь более мелодично и звучно, но все еще слишком громко. Не так-то легко стать настоящей певицей.

— Пусть так, но я хочу стать певицей. И только настоящей.

Занятия продолжались. Наконец-то я их полюбила. Они стали моим истинным прибежищем. Здесь я забывала о неприятностях, которых на фабрике возникало все больше, обстановка там становилась тяжелее с каждым днем. Не говоря уже о волнениях, которых дома было предостаточно. Приходилось все время тревожиться о самочувствии моих братишек: они были довольно хрупкие и хилые.

— Ах! Им бы твое здоровье! — сокрушалась мама.

В день, когда Реми исполнилось семь лет, у него подскочила температура до 40 градусов (бедняжка и раньше часто болел). Горло распухло так, что он не мог произнести ни слова. Срочно вызвали доктора Андре. Он на всякий случай взял мазок, хотя и без того был уверен в диагнозе: дифтерит. И в очередной раз — больница.

Через несколько дней, возвращаясь вечером с фабрики, Матита и я внезапно почувствовали, что горло у нас перехватило от какого-то едкого дыма. Мы стремглав бросились в комнату мальчиков. Жан-Пьер играл со спичками, и, к ужасу крошки Филиппа, тюфяк начал тлеть.

Папа работал на кладбище, мама ушла за покупками. Матита, Кристиана и я наперегонки стали таскать воду в кувшинах и кастрюлях. Все мы были так перепуганы, что у вернувшихся родителей не хватило духу нас бранить.

Наконец 10 мая 1964 года, которому предстояло сыграть столь важную роль в моей жизни, мама произвела на свет 13-го ребенка…

Слава богу, родилась девочка, можно было надеяться, что с ней будет меньше хлопот, чем с мальчиками. Все та же веселая сиделка с довольным видом сказала:

— Ведь я же вам говорила, госпожа Матье, что вы не ограничитесь дюжиной и преподнесете нам тринадцатого.

А мама все смеялась и смеялась. никогда еще я не видала ее такой веселой! Она стала серьезной только тогда, когда заговорила со мной о Конкурсе песни. Я решила снова выступить с песней Эдит Пиаф, на сей раз она вполне подходила мне по стилю, по крайней мере, я так думала сама.

— А что говорит по этому поводу госпожа Кольер?

— Она считает, что теперь все сойдет хорошо.

— Тем лучше, — заметила мама, — ведь я очень люблю эту песню, «Жизнь в розовом свете»!

Я это знала. И отчасти именно потому остановила выбор на ней. Пусть это даже обманет моего верного поклонника Мишеля, убежденного, что я пою ее для него…

Конечно, я волновалась. Даже немного больше, чем в первый раз. Мне непременно нужна была победа. Теперь я в точности следовала советам госпожи Кольер. Не давая себе пощады, каждый вечер работала над своим голосом; стоя перед зеркальным шкафом в комнате родителей, я старательно искала образ, в котором должна буду предстать перед публикой. Папа попросил тетю Ирен пойти со мной в магазин «Парижский ландыш» и выбрать там для меня платье. То был самый шикарный магазин в Авиньоне. Сам факт, что папа решил прибегнуть к своим небольшим сбережениям, доказывал, что он в меня верит. Мама не отходила от крошки Беатрисы, которой едва исполнился месяц, и тетя Ирен охотно согласилась выполнить поручение. Я сказала ей, что мне нужно самое простое черное платье.

— Такое, как у Пиаф? — спросила она. Я утвердительно кивнула головой.

Эдит Пиаф умерла всего восемь месяцев назад. Эта потеря потрясла всю Францию, и я впервые отдала себе отчет в том, до какой степени могут любить в стране поистине популярную певицу Дома у нас читали вслух газету где много говорилось о ней. Вглядывались в фотографии, сделанные во время похорон. И горько оплакивали ее кончину словно она была членом нашей семьи. Я была потрясена, поняв, что человек может стать близким миллионам людей. Я и помыслить не могла, что когда-либо отважусь ее заменить. Она оставалась единственной и неповторимой. Даже наш папа сказал:

— Эта утрата невосполнима.