Моя тропа. Очерки о природе

Около сугроба, у сосны, я вскочил и побежал, а потом остановился, вытряхнул из сапог снег и пошёл домой. А хлеб так и остался там около медведя. Интересно – он его съест?

Вот и вся история, которую рассказал мне Валерий.

На следующий день мы ходили к этой берлоге. B ружьях у нас были патроны с пулями, но медведя там уже не было. Только газета от валеркиного завтрака валялась внизу, около сугроба.

На солонце

Этот солонец был виден издалека – почти от самого устья Чулышмана. Оттуда, с песчаных наносных отмелей, поросшим ивняком и тамариском, просматривался Кыгинский залив. B самом его конце, как бы в углу, возносились мощные скальные пласты.

Прямо над ними, там, где они уже были покрыты почвой и зеленью, серели небольшие выходы минерализованных глин. Это и были солонцы. И маралы выгрызли в них пещерки. B одной из них я бы свободно поместился. Остальные – поменьше.

Была пора, когда на маральих тропах, на звериных переходах начинает попадаться свежий помёт этих оленей, состоящий целиком из глины. Этакие светло-жёлтые глиняные катышки. Олени грызут и едят глину. В апреле маралы начинают посещать солонцы, переходя на сочные травянистые летние корма. Этим они и промассируют свой кишечник и избавятся от внутренних паразитов.

В тот майский день шла низовка, и ветер волочил по склонам рваные серые комья облаков. Моросил дождь, и погода была совсем не майская. По тропе над Кыгинским заливом я шёл, закутавшись в зелёный плащ-дождевик. Около тропы я поднял взъерошенного какого-то рябчика, который, словно угорелый, умчался от меня в глубину березняка, то и дело задевая за ветки крыльями.

Я приготовился увидеть на солонце маралов, но то, что они появились сразу неподалёку от меня, было полной неожиданностью.

Как только я вышел к солонцу, от него шарахнулись и побежали сразу несколько оленей. Я не успел сосчитать, сколько их там было, потому что поскользнулся на мокром склоне и чуть не укатился под обрыв. Я только увидел, как они метнулись от солонца.

Пока я поднимался, зверей и след простыл.

Зато в следующее мгновение на склоне чуть пониже меня из-за кустов появился красавец маpал. Ах, какие у него были рога! Какие панты! До него было метров тридцать, не больше, и он шёл прямо через поляну, укрытую прошлогодней сухой травой.

Всё, что могла дать оленю природа, было и у этого марала. Величавость не позволяла ему так просто умчаться – видно, это был старый и мощный зверь, который, пожалуй, не побоялся бы схватиться с крупным хищником. Эта величавость подчёркивалась и тем, что марал находился в состоянии полной готовности умчаться, как только окажется ясно, откуда грозит опасность. Он шёл подтянутый, словно офицер на параде, и не мог никак понять, откуда грозит ему опасность. Уши его, два огромных мохнатых звукоуловителя, работали из стороны в сторону.

Я свистнул – марал словно содрогнулся, но не умчался, а лишь пошёл быстрее. Я свистнул ещё раз и зверь, уловив, откуда идёт этот свист, махнул в мою сторону головой и легко унёс своё могучее тело и могучие рога за соседние кедры.

Медведь сомневается

Случилось всё, когда я менял плёнку в фотоаппарате, а Виктор стоял рядом и смотрел, как я это делаю. Тамара тоже смотрела на нас. Потом я уронил плёнку на землю, в мох, и Виктор сказал громко: «Кассета раскроется!»

Я думаю, что медведь уже нас видел, когда мы остановились, чтобы сменить плёнку, и наблюдал за нами. Но после громких викторовых слов он пошёл на махах в гору. Ему, конечно, было удобно наблюдать за нами, потому что там, где он сидел, тропа после крутого подъёма переходила в ровную площадку (это мы уже потом выяснили). Теперь-то я понимаю, что он слышал, как мы тихо шагали по тропе к Аю-колю, но почему-то ждал нас и не уходил.

А потом мы остановились сменить плёнку и затихли. Я и Виктор стояли, а Тамара села в мох и отдыхала.

Медведю стало интересно, куда это мы пропали, и он подошёл к краю площадки, выглянул оттуда и смотрел на нас. До него было не больше пятнадцати метров.

После того как Виктор сказал, что кассета может раскрыться, медведь на махах пошёл в гору. От ровной площадки, где сидел медведь, тропа уходила вправо и поворачивала к скале, которая была перед нами. Медведь стал под ней и смотрел сверху вниз.

Он был большой, этот медведь. Он стоял от нас метрах в тридцати под скалой в тени, и поэтому шерсть его не светилась, как это бывает, когда зверь стоит на солнце. И глаз его тоже не было видно. Но нос! Нос вертелся во все стороны голым чёрным зверьком на конце морды медведя. Ноздри открывались и закрывались – медведь нюхал воздух. Но ветер тёк от него к нам, и зверь не понимал, кто мы.

Я подумал: «А какие же мы? Какими видит нас медведь?»

Когда он ушёл, я сказал Виктору и Тамаре, чтобы они остались на месте, а сам пошёл туда, где только что стоял медведь. Оттуда я увидел две маленькие фигуры, по пояс закрытые кустами. Они были малы ещё и потому, что я смотрел на них сверху. И медведь тоже смотрел на нас сверху, и мы тоже казались ему маленькими. И всё-таки он уступил нам дорогу.