Моя удивительная жизнь. Автобиография Чарли Чаплина

* * *

Через неделю после премьеры меня пригласили на завтрак к Артуру Сульцбергеру, владельцу «Нью-Йорк Таймс». Меня проводили на последний этаж здания «Таймс», где были устроены частные апартаменты, и я оказался в гостиной с кожаной мебелью, картинами и фотографиями. Возле камина, украшая его своим августейшим присутствием, стоял экс-президент Соединенных Штатов Герберт Гувер, высокий мужчина с маленькими глазками.

– Господин президент, разрешите представить вам Чарли Чаплина, – сказал Сульцбергер, подводя меня к великому человеку.

На морщинистом лице Гувера появилась улыбка.

– О да, – любезно произнес он, – мы, кажется, встречались несколько лет назад.

Я был удивлен, что Гувер это помнил, потому что тогда он был слишком занят водворением своей персоны в Белый дом. Он присутствовал на обеде, организованном для прессы в отеле «Астор», и кто-то из организаторов прихватил меня с собой в качестве дополнительного блюда, которое должны были подать перед основным, то есть перед речью самого Гувера. В те дни я занимался разводом и мне было не до выступлений, а потому я пробормотал что-то о том, что никогда не был большим специалистом в государственных делах, равно как и в своих собственных. Порассуждав на эту тему еще пару минут, я уселся на стул. Позже меня представили Гуверу. Помню, я спросил: «Как поживаете?», и на этом наше общение закончилось.

Гувер держал речь с помощью рукописи толщиной никак не менее десяти сантиметров, перекладывая одну страницу за другой. Через полтора часа все с тоской смотрели на эту перекладываемую кипу. Через два часа страницы образовали две одинаковые стопки. Иногда Гувер переворачивал и откладывал в сторону сразу несколько страниц. Это были самые приятные моменты в его речи. Но поскольку ничто в жизни не длится бесконечно, закончилась и его речь. Гувер принялся деловито собирать бумаги, и я уж было собрался поздравить его с хорошей речью, но он быстро прошел мимо, не обратив на меня внимания.

И вот теперь, спустя много лет, уже успев побывать президентом, Гувер стоял у камина и выглядел этаким добродушным человеком. Мы сели за большой круглый стол. На завтраке присутствовало двенадцать приглашенных. До этого мне сказали, что завтраки подобного рода являются исключительно внутренним делом и устраиваются только для избранных.

В Америке существует особый тип чиновников, в присутствии которых я чувствую себя каким-то ущербным или неполноценным. Все они высокие, привлекательные, одетые с иголочки, хладнокровные и умные люди, которым всегда все ясно.

У них стальные нотки в голосе, и о простых человеческих делах они разговаривают с использованием математической терминологии: «Организационный процесс, отслеживаемый в ежегодной модели развития безработицы…» – и тому подобное. Именно такие люди сидели за столом во время ланча, вернее не сидели, а громоздились – величественные, как небоскребы. Энн О’Хара Маккормик – блестящая и обаятельная женщина, известный колумнист «Нью-Йорк Таймс» – была единственной, кто сохранил человеческий облик.

Атмосфера за завтраком была официальной и отнюдь не располагала к свободной беседе. Все обращались к Гуверу не иначе как «господин президент», и гораздо чаще, чем это было необходимо. Завтрак продолжался, и я все больше чувствовал, что меня пригласили неспроста. Наконец Сульцбергер прервал затянувшуюся тишину и сказал:

– Господин президент, не расскажете ли вы нам о вашем плане помощи Европе?

Гувер отложил вилку и нож, прокашлялся, словно собираясь с мыслями, сглотнул и начал говорить о том, что, очевидно, занимало его мысли во время трапезы. При этом он смотрел в тарелку, изредка бросая взгляды на меня и Сульцбергера.

– Мы все хорошо знаем о бедственном положении в Европе, о нищете и голоде, которые принесла с собой война. Обстановка обостряется с каждым днем, и поэтому я обратился к Вашингтону, требуя как можно оперативнее отреагировать на то, что происходит.

Как я понял, под «Вашингтоном» подразумевался президент Рузвельт.

Затем Гувер начал упоминать о фактах, цифрах и результатах его участия в последней миссии подобного рода во время Первой мировой войны, когда «мы накормили всю Европу».

– Такая инициатива, – продолжал он, – должна носить беспартийный характер и осуществляться исключительно из гуманитарных соображений, и мне кажется, что вы тоже считаете это интересным, – он посмотрел на меня.

Я кивнул, соглашаясь.

– Господин президент, когда вы планируете начать этот проект? – спросил Сульцбергер.

– Как только мы получим одобрение Вашингтона, – ответил Гувер. – Для Вашингтона важно общественное мнение и поддержка известных общественных деятелей в стране.

Он еще раз скосил на меня глаза, а я опять важно кивнул.

– В оккупированной Франции, – продолжал он, – в помощи нуждаются миллионы людей. Голод усиливается в Норвегии, Голландии, Бельгии, во всей Европе!