— Тогда… скажи, — прикинул я, — что случилось бы, если бы вместо Бога проектом управлял ты? Стала бы жизнь лучше? У людей, — да, я уже давно понял, о чём он говорит, — не было бы свободной воли, но, может, так им жилось бы лучше?
— Конечно, — легко и просто согласился мой сосед. Не было и тени сомнения на его лице. — Я был бы куда лучше, чем Бог. И мне удалось бы сделать вашу жизнь куда как приятнее. Вы бы жили по правилам, установленным мной, и не было бы никого, кто их нарушит. Ваша воля была бы в узде, не позволяя творить то, что захочется. Мир шёл бы по тем рельсам, куда я бы направил его. И пусть в каких-то направлениях он бы отставал от того, что есть сейчас, но в глобальном итоге пришёл бы к тому же самому, но с куда как меньшими жертвами.
И мы начали обсуждать с ним этот вариант, оговаривать самые разные направления развития мира и перспективы человечества, но тут — снова короткий переход, и мы уже на совершенно иной теме!
— Что, если ты ошибаешься? — спросил я у мужчины. — И Бог всё-таки вмешался в ход истории? Он ведь говорил с Моисеем и послал на землю Иисуса.
— Бог никак не влиял на этих людей, — скривился мой собеседник. — Моисей и Иисус были обычными смертными, которые родились от самых простых людей без малейшей воли Бога. Они так же, как остальные, убивали, воровали и обманывали. Именно эти двое оказались чуть ли не главными лжецами за всю историю человечества, ведь в их обман верят до сих пор! — Он расхохотался. — А всё из-за свободной воли, данной им Богом!
— А как же люди, с которыми говорил Бог, — такие, как Авраам? — уточняю у него.
— То были фанатики, которые лишь придумали себе образ Бога, — фыркнул мужчина. — Кто-то под наркотиками, кто-то в религиозном экстазе, кто-то, как вышеназванные, просто наврал. Говорю же — Бог ни с кем не общался.
Внезапно рядом с нами появился ещё один человек, который склонился над моим ухом:
— Ты разговариваешь с Дьяволом, — тихо прошептал он.
— Я знаю, — кивнул я. — Но как же он похож на Иисуса! — В тот момент я припомнил, как ранее имел диалог с Божьим Сыном.
— То лишь маска, такая же, в какой нахожусь я сам, — столь же тихо добавил подошедший мужчина.
На этом сон завершился. Я очень долго думал над ним впоследствии, но так и не смог разгадать истинный смысл сказанных слов.
Тем временем автобус остановился, и я покинул его. Представление о дальнейшем пути у меня имелось, отчего я вскоре уже добрался до дома Мишель, заняв место рядом с ней на диване, за кружкой чая.
Признаться, я до последнего гадал, с какой целью она позвала меня. Мы смотрели старые фотографии Джима, она показывала и рассказывала о своей семье, муже, родителях… Лишь в самом конце я осознал, что она просто одинока и ей не с кем поговорить. Похоже, с тех пор как умер Филипп, она почти ни с кем не общалась.
Я понял, что единственные близкие отношения, которые были у этой женщины в прошлом, закончились весьма плачевно. Всё из-за грехов её сына, а также смерти мужа. Друзья, которых за годы жизни не могло не быть у Мишель, оказались достаточно религиозными людьми, чтобы отвернуться от их семьи, узнав о ситуации с Джимом. И я имею в виду не кoму.
Конечно, это случилось не сразу, но понемногу Мишель и Филипп стали париями, которых перестали куда-либо приглашать.
И всё же я не думаю, что из-за подобного стоит ставить на себе крест. То есть всегда найдутся люди, которым будет плевать не то что на ориентацию сына, но даже на твою собственную. Эти люди всегда могут поддержать тебя, стать настоящими друзьями и принять таким, какой есть.
Однако на данный момент Мишель страдала от внутренней скованности. Как и другие представители нашего общества, она окружена миллиардами форм жизни, но при этом умудряется чувствовать себя одинокой. Вот и сейчас, в момент своего отчаяния, метафорически просит у меня руку помощи.
Сейчас — своим разговором, своими неуклюжими попытками найти общий язык — она просит прощения. Но не у меня, не у Джима и даже не у Бога. Мишель просит прощения у самой себя.
Я думаю, у неё получится встать на этот путь. Принять себя такой, какая есть. Пусть она не нашла в себе силы, чтобы воспротивиться решению Филиппа и тем, кто осудил её сына, но никогда не поздно измениться.
— Когда Джим очнётся, — сказала она со слезами на глазах, — я буду рядом. Я приму его, каким бы он ни был, потому что остаток своей жизни хочу прожить без мук и угрызений совести. В мире с ним и самой собой.
Думаю, это не просто слова.
— Может, — продолжила Мишель, — мои слова покажутся тебе глупыми. Всё-таки у тебя нет своих детей, но поверь, это то, через что должен пройти каждый родитель.
Не только детей. У меня никогда не было и жены. Я далеко не стар, чтобы переживать из-за этого. Я не чувствую в себе нужды как-то это менять. Моя жизнь абсолютно устраивает меня, и я приложил немало усилий, чтобы достичь именно этой её формы.
И даже сейчас, поддакивая женщине, я осознаю, что не хочу быть чьей-то жилеткой для слёз. Не хочу решать чьи-то проблемы, не желаю ввязываться в разные приключения и участвовать в этой… жизни.