Моя Жизнь

- Что ты предпринимаешь по поводу нападения дяди Джона?

- Ничего, - ответил я.

- Как это ничего?!

- Очень просто: критика слишком резка и тем самым опровергает себя.

- Вот это хорошо! - не унимался Хамлин Гарланд, и его поддерживал Стедман. - Все это хорошо, если рассуждать вообще, и, может быть, сошло бы в том случае, если бы дядя Джон был никем, но ведь всем известно, что он восседает на Олимпе, и то, что он скажет, облетит весь мир. Кто-то должен на это ответить - он напал так нехорошо, так жестоко. Хочешь, я возьму это на себя?

- Это твое дело. Поступай как знаешь. Я же остаюсь при своей точке зрения и не хочу тебя на это уполномочивать, так же как и сам не буду ничего предпринимать. В конце концов победа все-таки будет на моей стороне.

Мы продолжали толковать, пока наша машина не остановилась перед подъездом особняка Карнеги на углу Пятой авеню и Девяносто первой улицы.

Поздоровавшись с хозяйкой и хозяином дома, я заметил в глубине зала небольшую группу людей, оживленно о чем-то беседовавших. Все они были совсем седые. Это были Марк Твен, Вильям Дин Хауэльс и Джон Берроус. Как я потом узнал, они говорили обо мне. Я повернулся к Гарланду и сказал:

- Ну, дружище Хамлин, теперь я иду в атаку. Оставайся здесь и посмотри, что выйдет.

Я подошел к группе беседовавших и приветствовал их общим поклоном. Со всеми тремя я был уже давно знаком.

Хауэльс и Марк Твен дружественно пожали мне руку. Берроус же повернулся спиной и стал притворно внимательно рассматривать какую-то небольшую картину на стене.

Я подошел к нему и сказал:

- Бросьте, дядя Джон, зачем нам в прятки играть?

Хауэльс, мягкий и кроткий человек, испугался, что разыграется скандал, и поспешил уйти. Марк Твен задорно поднял голову, весь обратившись в слух.

Берроус понял, что путь к отступлению отрезан. Он сильно покраснел и произнес, запинаясь:

- Послушайте, Сетон, надеюсь, вы не принимаете это за личную обиду и не сердитесь на меня?

- Я не понимаю, о чем, собственно, речь идет.

- Ну да, как же! Ведь вы знаете?

- О чем я знаю? - как ни в чем не бывало спросил я.

- Знаете о том, что я раздраконил вас в Атлантик Монсли».

- На самом деле?

Берроус продолжал:

- Поверьте, что там не было ничего личного, это просто критика академического характера.

- Я крайне удивлен…

Не успел я докончить фразу, как ко мне подошел хозяин дома, мистер Карнеги, взял меня под руку, сказав, что хочет меня с кем-то познакомить, и отвел в противоположный конец зала.

Я воспользовался удобным случаем и спросил:

- Мистер Карнеги, где будет мое место за обеденным столом?

Он показал на восточный конец стола.

- А где будет сидеть Джон Берроус?

Карнеги показал на запад.

Я запротестовал:

- Нет, нет, посадите нас, пожалуйста, рядом, и вы увидите, как все забавно выйдет.

- Вот тебе и на! Уж этого я никак не ожидал. Ну что ж, пусть будет по-вашему.

С этими словами Карнеги переложил карточку с моим именем на другое место. Я сел рядом с дядей Джоном. Внимание всех было обращено на нас.

Берроус нервничал, я же овладел собой и спокойно, как только мог, спросил его:

- Мистер Берроус, изучали ли вы когда-нибудь жизнь и поведение волков?

- Нет.

- Охотились ли вы когда-нибудь на волков?

- Нет.

- Фотографировали ли вы или же рисовали волков с натуры?

- Нет.

- Снимали ли когда-нибудь шкуру с волка?

- Нет.

- Видели ли вы когда-нибудь дикого волка на свободе?

- Нет.

- Тогда скажите мне, по какому праву вы обрушились на меня с такой жестокой критикой?

Берроус покраснел и сказал:

- Существую общие биологические законы, которые применимы в равной мере ко всем животным.

- Мне хотелось бы вам сказать следующее: я стреляный воробей и мне ваша критика не страшна. Но что заставило вас так жестоко обрушиться на юного Лонга? Для него это трагедия, которая может быть чревата очень серьезными последствиями, и, если с ним что-нибудь случится, пеняйте на себя.

Джон Берроус был так взволнован, что на глазах у него появились слезы.

Одним из результатов этого разговора было появление в журнале «Атлантик Монсли» статьи Джона Берроуса, в которой говорилось:

«Некоторые из наших писателей-натуралистов сухи, слишком строго придерживаясь научной истины, другие сентиментальны, иные сенсационны, и только немногие из них действительно стоят на высоте. Мистер Сетон-Томпсон как художник и рассказчик просто великолепен».

Вскоре я получил приглашение от Джона Берроуса приехать к нему погостить в его усадьбу на берегу Гудзона. Там у нас наладились дружественные отношения. Я в свою очередь пригласил его к себе в имение «Кок-Коб» в штате Коннектикут.

Я встретил гостя на станции железной дороги и повез его на автомобиле дорогой, которая шла через лес - мой лес! Мне было приятно слышать его восклицания удивления и восторга.