Моя жизнь. Моя любовь

Мы решили навсегда остаться в Греции и поклялись, как говорит Гамлет, не заключать больше браков. «Пусть тот, кто женат, останется женатым», и т. д. Мы холодно приняли в нашу среду жену Августина, но для себя составили в тетради проект, по которому из клана Дунканов исключались все посторонние, и туда же занесли правила нашей жизни на Копаносе, немного похожие на правила «Государства» Платона. Было постановлено вставать на заре и встречать восходящее солнце радостными песнями и танцами, а затем подкрепляться скромной чашей козьего молока. Утро посвящалось преподаванию танцев и пения. Мы хотели вернуть местных жителей к почитанию греческих богов и побудить их сбросить ужасные современные одежды. Потом, после легкой трапезы, состоявшей из овощей, – решено было отказаться от мяса и стать вегетарианцами. Мы предавались созерцательному размышлению, а вечерами совершали языческие обряды, сопровождавшиеся подходящей музыкой.

Началась постройка Копаноса. Стены дворца Агамемнона были толщиной в два фута, и поэтому, конечно, той же толщины должны были быть стены Копаноса. Только после того, как работы значительно подвинулись вперед, мне стало ясно, сколько понадобится красного камня с Пентеликоса и во что обойдется каждый воз. А несколько дней спустя, решив провести ночь в палатке на месте постройки, мы неожиданно сделали грустное открытие, что на много миль кругом не было ни капли воды! Мы взглянули на вершину Гиметтуса, где мед был в таком изобилии и было множество ключей, потом на вечные снега Пентеликоса и его водопады, увы, Копанос был сух и бесплоден, а ближайший источник находился на расстоянии четырех километров!

Но Раймонд, не смущаясь, нанял еще рабочих и принялся за бурение артезианского колодца. Во время работ Раймонд обнаружил различные древности и стал утверждать, что на этих вершинах должен был когда-то находиться поселок, но я полагала, что здесь было только кладбище, так как чем глубже становился колодец, тем суше делалась земля. Наконец, после нескольких недель бесплодных поисков воды на Копаносе, мы вернулись в Афины, чтобы испросить совета у вещих духов, населявших, по нашему убеждению, Акрополь. Мы получили специальное разрешение от города бывать там по ночам и проводить лунные вечера в амфитеатре Диониса, где танцевали и слушали Августина, читавшего отрывки от греческих трагедий. Клан Дунканов довольствовался самим собой. С обитателями Афин у нас не было ничего общего, и мы даже остались равнодушны к известию, переданному крестьянами, что греческий король выехал верхом, чтобы осмотреть наш храм. Нами правили другие цари: Агамемнон, Менелай и Приам.

13

Лунной ночью, сидя в театре Диониса, мы услышали звонкий голос мальчика, который пел с таким трогательным неземным оттенком, какой бывает только у детей. Скоро к нему присоединился второй, а затем и третий голос. Мальчики пели старинную греческую песню, и мы слушали, точно заколдованные. «Так должны были петь мальчики в древнегреческом хоре», – заметил Раймонд.

На следующий вечер концерт повторился, на третий под влиянием щедро розданных драхм хор увеличился, и постепенно все афинские мальчики стали собираться в театре Диониса, чтобы петь нам при лунном свете. Наши юные певцы навели нас на мысль попытаться возродить прежний греческий хор. Мы каждый вечер устраивали конкурсы в театре Диониса, выдавая награды за самые древние греческие мелодии. Мы также заручились услугами профессора византийской музыки. В конце концов, у нас составился хор из десяти мальчиков, обладавших самыми чудными голосами в Афинах. Молодой студент, тоже изучавший древнегреческий язык, помог нам разучить с хором «Взывающих» Эсхила. Хоры эти, вероятно, самые красивые из когда либо написанных. Один, особенно запечатлевшийся в моей памяти, описывает ужас дев, собравшихся вокруг алтаря Зевса, ища защиты от братьев-кровосмесителей, гнавшихся за ними через море.

Таким образом мы углубились в собственную работу: отдавались занятиям в Акрополе, наблюдали за постройкой Копаноса и принимали участие в хорах Эсхила. Удовлетворяясь редкими экскурсиями в соседние деревни, мы ничего большего не желали.

Сильнейшее впечатление произвело на нас чтение «Элевзинских мистерий». «Язык смертного не может разглашать эти тайны, но благословен тот, чьи глаза видели их; судьба его после смерти не будет походить на судьбу других людей!»