Моя жизнь под землей

Даже не благословение, а настоящий рев обрушил на меня удивительный путешественник, стремительно повернувшись в мою сторону.

— О! Йес, Трех Братьев! — в экстазе повторял он.

По-видимому, я угадал. Этот англичанин, помешанный на первобытной истории, как и многие британцы, добрался до Тулузы сначала пароходом, потом на поезде и собрался провести свой отпуск во Франции, чтобы осмотреть достопримечательности доисторических пиренейских гротов.

Через четверть часа мы уже вместе с ним были у графа Бегуена, которому принадлежала пещера Трех Братьев, а на следующий день майор Арчибальд Комбер из Королевских воздушных сил восторгался рисунками арьежской пещеры и среди них ставшим знаменитым в анналах первобытной магии и искусства изображением мадленского колдуна.

Несколько дней я водил моего нового друга по нашим прекрасным пещерам, а на следующей неделе он уже был моим гидом на улицах и в музеях Лондона. В течение многих лет майор Комбер приезжал навестить меня в Пиренеях, где предавался ловле форели и посещениям доисторических гротов… Но это уже совсем другая история, как говорил Киплинг.

Однажды около 1930 года, разъезжая на велосипеде в постоянных поисках пещер по окрестностям селения Монтеспан, я подъехал к копавшему землю крестьянину и спросил, не известны ли ему какие-нибудь пещеры, естественные колодцы или трещины в находящихся поблизости скалах. Он мне тут же сообщил о соседнем гроте Монтеспан. Когда я сказал, что эту пещеру знаю давно, а мне хотелось бы найти другие, он спросил, не я ли случайно Норбер Кастере.

Получив утвердительный ответ, он сложил руки на рукоятке лопаты и начал с любопытством меня рассматривать.

— Значит, это вы открыли и исследовали наш грот в 1923 году?

Вновь получив утвердительный ответ, он смерил меня взглядом с головы до ног.

— Тогда извините, очень странно, что вы разъезжаете на велосипеде, — сказал он.

— Почему же? — спросил я с удивлением.

Но по резкому и даже несколько враждебному тону его неожиданного замечания я уже понял, куда он гнет.

Мой ответ вызвал то самое заявление, которого я от него ожидал.

— Продав статуи из пещеры в Америку за десять тысяч долларов, я думаю, можно было бы обзавестись неплохим автомобилем.

Я начал ему со смехом объяснять, а затем изо всех сил доказывать, что открытые мной скульптуры медведя и львов сделаны из глины и их невозможно переправить куда-либо, что они все еще находятся в пещере, и, кроме того, еще в 1923 году я первый просил, чтобы их объявили национальными историческими памятниками. Однако я вскоре понял тщетность моих попыток убедить собеседника. Мне пришлось смириться с тем, что в глазах этого корыстолюбивого крестьянина я навсегда останусь искателем сокровищ, занимающимся их перепродажей, и утешиться мыслью, что мой уважаемый коллега по первобытной истории граф Сен-Пьер тоже слыл человеком, продавшим за большие деньги и тоже в Америку статуэтку из мамонтовой кости, известную под названием Леспюгская Венера, которую знаменитый ученый открыл в 1922 году в пещере Леспюг, неподалеку от Монтеспана, и которую он великодушно передал в дар музею в Сен-Жермене.

Чтобы покончить с «темными историями» этой главы, но, разумеется, не исчерпав эту неисчерпаемую тему, расскажу еще последний анекдотический случай, имеющий одно-единственное достоинство, что он заставит нас подняться из подземного мира, в который читатель все время погружался на страницах этой книги, и вновь вернуться на поверхность земли.

Эта история о лифте, или о подъемнике. В марте 1946 года меня пригласили приехать в Париж прочесть лекцию, и я не без колебаний и страха спустился в гигантское, запутанное подземелье, переполненное всяческими ловушками, каким является метро. Будучи истым провинциалом, живущим на опушке леса в общении с природой, в восьмистах километрах от столицы, куда приезжаю лишь изредка, я опасаюсь этой колоссальной мышеловки, где многочисленные западни вроде дверок, открывающихся только в одну сторону, автоматически захлопывающихся дверей и всяких механических лестниц превращают подземные коридоры в подобие аттракционов Луна-Парка, в которых, суетясь и толкаясь, циркулируют тысячи несчастных человеческих существ, снующих, спешащих и сдавленных со всех сторон.

Заняв наконец место в одном из поездов метро, стоя в углу вагона, куда меня загнала и зажала толпа, я обдумывал, как лучше использовать время и как утрясти расписание, оказавшееся очень неудобным: в девятнадцать часов тридцать минут у меня был назначен обед со спелеологами у одного друга, а в двадцать один час — лекция в зале Плейль на другом конце Парижа. Надеясь преодолеть все препятствия и избежать ошибок в маршруте, которые могли бы задержать меня и заставить опоздать на трапезу и беседу, я внимательно следил за проезжаемыми станциями, названия которых понятны парижанам, но мало дают для понимания топографии города приезжему. Я едва успеваю бросать рассеянные взгляды на целые километры мрачных и неживописных туннелей, по которым быстро мчался, покачиваясь на рельсах, наш ярко освещенный поезд.