Моя жизнь. Встречи с Есениным

Приближалось лето. Я была приглашена м-с Астор танцевать на ее вилле в Ньюпорте. Мать, Элизабет и я поехали в Ньюпорт, который в то время являлся сверхфешенебельным курортом. М-с Астор была в Америке тем же, чем королева в Англии. Люди, находившиеся в ее присутствии, испытывали больше благоговения и страха, чем если бы они приблизились к особе королевского происхождения. Но со мной она всегда была очень приветлива, устраивала спектакль на своей площадке, и самое избранное общество Ньюпорта смотрело, как я танцую. У меня есть картина, изображающая этот спектакль, на которой почтенная м-с Астор сидит возле Гарри Лера, а вокруг нее шеренга Вандербильдов, Бельмонтов, Фишей и т. д. В дальнейшем я танцевала и на других виллах Ньюпорта, но владелицы их так экономили на гонораре, что нам едва хватало на расходы по поездкам и на еду. Любуясь моими танцами и восхищаясь ими, никто из них при этом не имел ни малейшего понятия о том, что я делаю. В общем же наше посещение Ньюпорта оставило отпечаток разочарования. Эти люди, казалось, настолько поглощены снобизмом и чванством, настолько пресыщены своим богатством, что совершенно не способны были воспринимать искусство.

В те дни артистов рассматривали как низшее сословие — вроде старших слуг. Это отношение с тех пор очень переменилось, в особенности после того, как Падеревский[13] стал премьер-министром Польской Республики.

Меня никоим образом не удовлетворяла жизнь в Калифорнии, впрочем, равно как и в Нью-Йорке; появилось сильное желание найти более близкую, родственную атмосферу. Я мечтала о Лондоне, о писателях и художниках, которых там можно встретить: о Джордже Мередите, Генри Джеймсе. Уоттсе, Суинберне, Берн-Джонсе, Уистлере… [14]. Это были магические имена, а говоря по правде, в течение всех своих нью-йоркских испытаний я не нашла ни разумного сочувствия, ни помощи моим идеям.

Между тем школа Элизабет разрослась, и мы переехали из студии в Карнеги-холле в две большие комнаты на нижнем этаже Виндзор-отеля. Стоимость этих комнат достигала девяноста долларов в неделю, и вскоре стало ясно, что при тех ценах, которые платят за уроки танцев, невозможно собрать такую сумму на квартирную плату и тем более на другие расходы. Действительно, несмотря на внешний успех, наш банковский счет показывал дефицит. «Виндзор» был мрачной гостиницей и доставлял нам слишком мало радости, чтобы оплачивать такие тяжкие расходы.

Однажды вечером мы с сестрой сидели у камина, размышляя, что нам предпринять, чтобы раздобыть сумму, необходимую для погашения счета.

На третьем этаже, в комнатах, заставленных старинный мебелью и картинами, жила очень богатая старая дама. У нее была привычка каждое утро ровно в восемь часов спускаться вниз к завтраку в столовую. Мы составили план, что я встречусь с ней на следующее утро и попрошу у нее денег взаймы. Так я и поступила. Но старая дама находилась в отвратительном расположении духа и, отказав в займе, принялась жаловаться на кофе.

— Я живу в этой гостинице много лет, — сказала она, — но если мне не дадут лучшего кофе, я немедленно покину ее.

Она действительно ее «покинула» — в тот же день всю гостиницу охватило пламя, а сама дама превратилась в кучку пепла. Элизабет, благодаря присутствию духа, героически спасла своих учеников, гуськом выводя их из здания. Но мы ничего не смогли спасти из наших пожитков, включая семейные портреты, которые были нам очень дороги. Следующим пристанищем стала Букингемская гостиница, где через несколько дней мы очутились в таком же положении, в каком прибыли в Нью-Йорк, то есть без единого гроша.

— Это судьба, — сказала я. — Мы должны уехать в Лондон.

Глава шестая

Все эти несчастья выбросили нас на мель в Нью-Йорке в конце сезона. Именно тут я возымела мысль уехать В Лондон. После пожара в Виндзорской гостинице мы остались без пожитков, даже без необходимой перемены платья. Мой ангажемент у Августина Дэли и мой опыт, извлеченный из танцев перед нарядным обществом в Ньюпорте и «четырехстами» (прозвище, данное верхам высшей американской буржуазии. — Ред.) из Нью-Йорка, повергли меня в состояние горького разочарования. Я чувствовала, что если это все, что Америка может дать, то бесполезно дальше стучаться в двери, которые так плотно заперты. У меня было страстное желание добраться до Лондона.

Семья сейчас уменьшилась до четырех человек. Августин, находясь в одной из своих поездок с небольшой странствующей труппой и исполняя роль Ромео, влюбился в шестнадцатилетнюю девочку, исполнявшую роль Джульетты. Однажды, вернувшись домой, он объявил о своей женитьбе. Его слова были восприняты как предательство. По какой-то причине, которую я никогда не могла уяснить, мать пришла в ярость. Она вела себя совершенно так же, как при первом визите отца, который я уже описала: вышла в другую комнату и хлопнула дверью. Элизабет замкнулась в молчании, а Раймонд впал в истерику. Я, единственная, высказала некоторое сочувствие и сказала Августину, бледному от страдания, что хочу пойти с ним, чтобы повидать его жену.