Молчаливый полет

Выходят люди для работыИ возвращаются домой.Им неизвестно, где ты, кто ты,Женоподобный демон мой.Они обедают спокойно,И каждый думает свое:Агрессор замышляет войны,Влюблен цирюльник в лезвие.Но и веселым и усталым,Им безусловно невдомек,Какой ковшом десятипалымЯ хмель к губам своим привлек.Не то б униженно пощады

Просить бы каждый был готовУ рук твоих и у помадыИ вдетых в сумочку цветов.Ты миллионами любимаЗаочно, слепо, наперед,Хотя б тебя бегущий мимоИ не заметил пешеход.В уме и в талии поката,К тому любая здесь глуха,Что захоти — и быть без брата,Без мужа ей, без жениха.А нас, кому любовь-шутихаВелела тогой сделать сеть,Нас много ли, кто начал тихо

И не по возрасту седеть?Кто знает, где твоя квартира,В каком дворовом тупике?Ты держишь минимум полмираВ наманикюренной руке.

14 мая 1936

«Была любовь, она не в добрый час…»[241]

Была любовь, она не в добрый часЯвилась нам. Родившаяся даром,Она жила, и жар ее погасИ лег золой под ноги новым парам.И плоть ее, сухая, как полынь,Приняв закон вовек нетленных мумий,

Вошла в конверт, под зелень, чернь и синьПочтовых дат и марочного гумми.Ее несли в прохладу и покой,Как дочь Египта к нильскому парому,И в небесах прощальною строкойКлубился вздох: «Я ухожу к другому».Среди животрепещущих бумаг,Там, где поют открытых писем птицы,Прямоугольный плоский саркофаг —Вот что осталось миру от царицы.Не страстный лик, не чувство, что мертво,На саркофаге резью начертали,Но адрес той под адресом того,Что от усопшей некогда страдали.

Ее доставил траурный составПод мой Тянь-Шань, под мавзолей Манаса,Ей отдыхать среди верблюжьих травОт плача букс, от певческого гласа.Я потревожил бывшую на миг,Чтобы прочесть и вновь сложить в порядкеИ кирпичу крутой придать обжиг,Придать незыблемость могильной кладке.Роль палача на роль гробовщикаМеня, любовник! — в дружбе эти трое,И прах любви переживет века,Стезями строк переходя в другое.

27 августа 1936

Вождь и поэт[242]