Молчание

До середины обеда она сидела как на иголках, пока не убедилась, что он жив и здоров. Не в состоянии притронуться к пище, она постоянно пила и наконец, подняв глаза, увидела, как он пробивается к ней с противоположной стороны шатра, остановившись принести извинения хозяйке, вызывая оживление за столами, расточая самые искренние любезности ничего не значащим людям. Том умел быть невероятно обаятельным. Она наблюдала за ним с возрастающей уверенностью, что приняла верное решение.

Наклонившись из-за спинки стула чмокнуть ее в щечку, он шепотом сообщил ей хорошую новость: Атланта совсем «спеклась», малыш; ты правильно сделала, что начала праздновать, — затем без лишних слов накинул ей на шею рубиново-бриллиантовое колье, которое починил у того самого мужичонки на Сорок седьмой улице. Повторение вчерашней церемонии перед зеркалом, только на сей раз он сделал это так, как надевают ошейник на собаку, словно публично заявляя, что Карен — его собственность.

И опять она вздрогнула от холода камней, расширив глаза и очаровательно сложив губки в большое «О» в шаблонном выражении восторга и смущения, потом завела руки назад, чтобы помочь Тому с застежкой, не переставая всасывать воздух, — трофейная жена, которую невозможно унизить.

Карен это не задевало. Это было всего лишь очередное напоминание — как и чувствительность ее саднящих бедер к плетеному сиденью позолоченного стула, — что она заслужила любое наказание, какое бы ей ни грозило.

Ей пришлось до конца выдержать конфузливые овации своих сотрапезников, затем заставить их рассмеяться шуточке Тома (будто она впервые ее слышала) о том, как рискованно дарить женам ценные подарки, которые можно перепродать. Один пучеглазый мужчина поинтересовался происхождением рубинов, и Карен вместе с остальными узнала, что они поступили с Могокских копей на самом севере Мандалая в Бирме. Их никогда не подвергали ни обжигу, ни тепловой обработке для удаления «шелка» — прожилок вторичных минералов, замутняющих менее ценные камни. Том обнаружил специальные познания химика-лаборанта, что другим женщинам за столом — Карен видела это по их расплавленным глазам — могло бы показаться романтичным, будь следующим гвоздем программы объявление стоимости рубинов.

Не потому ли он купил ей это ожерелье? Издевательский намек на цену ее добродетели? Карен не могла не задаться вопросом (когда Уэлфорд услышал из ее уст то, о чем, по ее подозрениям, он уже знал), во сколько можно было бы оценить ее жизнь.

Какую же цену назвать Тому?

После обеда он, откатив стул от стола, выкурил сигару, согреваемый воспламенившимися слухами о его успехе. Мужчина, в котором Карен узнала какого-то деятеля с Уолл-стрит, подошел пожать Тому руку; к нему присоединился тучный розовощекий адвокат, изредка заезжавший к ним на партию в теннис, которого она знала просто как Боза. Он отвесил ей изысканный комплимент, а в разговоре с Томом на каждое его слово реагировал неестественно громким смехом.

Потом последовали другие, попроще. Эти, проходя мимо, либо похлопывали его по руке, либо ограничивались скромным «Том!». И каждый раз он бросал на жену веселый взгляд. Жабоеды, как он их называл.

Не было никакой возможности рассказать ему о Неде.

Том слегка косил на один глаз, что особенно проявлялось, когда он уставал. Она заметила завернувшуюся ресничку. Он поймал ее двумя пальцами, как насекомое.

Карен бросила через стол, что ей хочется танцевать.

Ей пришлось чуть не силком вытащить мужа на танцплощадку — так он наслаждался льстившим ему вниманием.

— Мне нужно тебе кое-что рассказать.

Она закрыла глаза, словно отдаваясь музыке.

— Тебе нехорошо?

Карен и Том были парой, о которой все только и говорили. Они и впрямь выделялись на фоне других пар, скользивших по танцплощадке под мелодию «Нашвиллские соловьи». Оркестр отдавал дань Гершвину.

— Нет, у меня к тебе разговор. О нас.

— Вот те на! А это не может подождать, дорогая? То есть сейчас совсем не…

Он куражился в духе Джимми Стюарта.

— Том!

Гримаса притворной озадаченности моментально сменилась обеспокоенной миной.

— Что-то случилось? Док?

Она отрицательно покачала головой.

— Я должна исповедаться.

— Во имя Отца и Сына… — На его торжественном лице снова заиграла мальчишеская улыбка. — Что ж, вперед. Я слушаю.

— Том, прошу тебя!

— Что ты натворила на этот раз?

— Не здесь, — сказала она, отпуская его руку.

Она прихватила бокал шампанского с проплывающего мимо подноса и стала пробираться к выходу из шатра на залитую светом лужайку, предоставив Тому следовать за ней.

Толпа знакомых грозила перекрыть им дорогу, но в последний момент рассосалась. Карен прошла вперед, спустившись по каменным ступеням в сад, где под деревом, увешанным японскими фонариками, располагался второй бар с дополнительными столиками для желающих посидеть на открытом воздухе. Там она дождалась Тома, и они, взявшись за руки, двинулись по тропинке, ведущей к пляжу.

Карен вдруг почувствовала, что страшно пьяна.